Я закусила губу, в глазах у меня застыли слезы и я закивала. Конечно… конечно, не сможет. Он убивает людей каждый день, ему это приносит удовольствие, а меня не сможет… Я, видимо, потеряла за сегодня всю свою эмоциональность и равнодушно повиновалась. Буквально минута и Селестия снова взяла себя в руки и принялась надевать платье, которое состояло из длинной юбки и куска ткани, который обвязывал тело. Руки сестры бережно обвязывали гладкой тканью талию и грудь.
— Ты очень красивая, — прошептала вновь Селестия, завязывая на спине концы ткани.
— Прекрати.
Селестия провела рукой по моим волосам. Спустя пару минут молчания сестра, наконец, занялась моим лицом: смыла следы слез и приступила к макияжу.
— Все, — объявила она минут через тридцать и дала мне зеркало.
Я равнодушно посмотрела в отражение. Бледная, ровная кожа, серые глаза, длинные ресницы, бледные, искусанные губы… Селестия попыталась сделать все, чтобы преобразить меня, но яркая обводка и ровный тон не смогли скрыть следы слез и моих истерик.
— Сколько еще? — спросила я.
— Минут двадцать, — ответила она, проводя расческой по длинным, прямым, русым прядям. — Все будет хорошо…
Она сама не верила в свои слова, но искренне считала, что мне они помогают. Нет, Селестия, нет. Мне от этих слов становилось только хуже. Мало того, что меня разукрасили, как куклу, для того, чтобы отдать новому владельцу, так еще и это «все будет хорошо»… Не будет ничего хорошего дальше. Дальше будет только хуже.
***
— Какая красивая у меня дочь! — восхитился отец, увидев меня.
Я вышла из своей комнаты в зал, где сидели отец, сестра и два брата. Генрих — самый старший сын в семье, Селестия — старшая сестра, я и младший брат Антоун. Я хотела что-то сказать, но кроме обидных слов и нападок в голову ничего не приходило.
— Что-то не сильно ты рада замужеству, — съязвил Генрих.
— Рано или поздно, но наш дорогой отец и вас всех так же «выгодно» пристроит. И тебя, Селестия. Найдут какого-нибудь старого извращенца. И даже вас, — я показала на братьев. — И на вас найдутся могущественные «помощники нашего отца» с гейскими наклонностями. Просто я оказалась первой…
С каждым моим словом отец хмурился все сильнее. Он уже был готов снова меня ударить, но что-то его останавливало. Мои слова поразили и меня саму. Я говорила спокойно и смело, чего никогда не делала в присутствии отца. Я всегда, если и нападала на него, то делала это истерично с желчью и обидой.