Впрочем, их соседей, расположившихся в хвосте каравана, гуляющие обходили стороной.
- Что, не идёт торговля? – сочувственно кивнула Камилла на рыбу с душным ароматом.
Пожилой рыбак из Старого Сорпигала только насупился.
- Ишь, носами крутят! Хорошая рыба, мы с племянником сами ловили!
- Месяц назад? – уточнила Камилла, прижимая платок к носу.
- А тебе-то какая разница, девка? – обиделся рыбак. – Иди себе, куда шла!..
- Если продать помогу, десятину дадите?
У старика глаза на лоб полезли от наглого предложения, а здоровенный детина в его повозке только в затылке почесал: не понял грабительских взаиморасчётов.
- Ну, думайте, - милостиво разрешила Камилла, не дожидаясь брани. – До следующего-то поселения точно не доедете, да и кому она там нужна? Мы ж снова на побережье выворачиваем. Это у местных выбора только два: отравиться вашей рыбой или пожалеть животы и отведать чудного вяленого мяса. Вон, через три телеги продают.
- Стой! – быстро сообразил дед. – Слышь, девка? И впрямь назад поворачивать поздно: мы ж почти до столицы едем… сбыть товар надобно. Пять! – решился старик. – Пять медных с каждого серебра!
- Да тут едва ли на три серебра и наскребём, стоит ли и возиться, - поморщилась Камилла, придирчиво осматривая неприглядный товар.
- Три серебра – уже трижды ночлег там, под столицей, - аж подпрыгнул от нетерпения рыбак. – Сумеешь продать всё – по семь медных с монеты дам! Ну, что молчишь? По рукам?
- Восемь, - вздохнула Камилла. – Или кушайте сами.
- Себ с тобой, пусть восемь, - сдался рыбак. – Продавай!
- По рукам, - кивнула Камилла, вновь выворачивая на основную тропу.
Местных отличала более нарядная одежда, чем у путешествующих – как-никак, рынок и всеобщее развлечение – а ещё сдержанность и неторопливость. Камилла постояла в тени приземистого деревца, обмахиваясь платочком, оценила толпу, выбрала самого богато одетого горожанина с самым брезгливым выражением на бородатом лице, понаблюдала ещё, оценила двух слуг позади и двинулась в сторону цели.
- Ищете выгодный товар, доблестный пэр? – учтиво обратилась к горожанину Камилла.
Грубо польстила: на пэра, человека умственного труда, обладатель внушительных размеров и крупных волосатых рук похож не был. Да и мэмом, то бишь обученным мастером в тонком деле, вряд ли являлся. Зажиточные простолюдины зачастую имели больше и жили лучше, нежели пэры и мэмы вместе взятые, и Камилла без труда записала целевого покупателя именно в это обширное сословие. А с ними разговор выходил сложнее всего: хитрых ловушек простые люди не замечали, долгих бесед не вели, и действовать приходилось всегда в лоб.