— Я… — не успевает поблагодарить. Вообще сказать то, что хотела.
— Прослушка отключена всего на несколько минут. Если хочешь жить, кивни.
Как только у нее голова не отвалилась от неистовых кивков. И мысли в голову не пришло возразить. Пока жив – многое можно изменить.
— О, поверь, смерть многообразна, — видимо, он слышит мысли. По тонким бледным губам скользит мерзкая улыбка, а она ее… видит?! — но не об этом речь. Аррон не отменит казнь, приказ уже подписан, он напортачил и старается замести следы – слишком безупречна была его репутация, как гончей, он пойдет на все, чтобы ее не потерять. Официально я пока не имею права ничего сделать хотя бы потому, что ты не имеешь ко мне никакого отношения. Но, — длинные пальцы на мгновения сверкнули устрашающе-черными когтями, — не стану отрицать, ты мне нужна, девочка, — почему он не называет ее по имени?
— Поэтому мое предложение таково, — мерцающие глаза впились в нее, словно стремясь вывернуть все помысли наизнанку, — я вытащу тебя из той ловушки, в которую ты угодила по глупости. Более того, я постепенно уничтожу следы вмешательства Аррона. Уберу приворот и все прочее, чем он тебя пичкал… — звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Только вот много ли у нее вариантов выхода из данной ситуации?
Тьма чужой ауры не пугает, в этой тьме легко дышится. Вот холод… да… иногда от алькона едва уловимо тянет смертным тленом – и от этого пробирает дрожью. Не станет ли сделка с ним большим мучением?
«Слишком… идеально…»
— Но я ведь не сказал, что потребую от тебя, — он прислонился к стене, смотря в упор. И снова, как почти полгода назад, по телу разливался странный жар, смешанный с предвкушением и трепетом – словно рядом был кто-то родной. Да что же это такое! – я заберу тебя себе. Мне давно необходим… помощник. Подмастерье, если угодно, — и снова по лицу ничего не прочесть (да его и не видно) – но тьма вокруг алькона беспокойно колышется, свертываясь кольцами. Зрение вдруг резко, скачком, обостряется, на мгновение унося чувство собственной беспомощности.
«Что это значит?» — беззвучно шевелятся губы.
— Позволь… скоро ты ощутишь в себе… некоторые изменения. Я не имею права пока что рассказывать тебе, с чем именно они связаны. Правда – страшное оружие, а неведение в твоем случае – защита. Сейчас ты – никто, девочка, даже имени у тебя больше нет, — он не мог бы ударить больнее даже специально – а ведь сейчас эта тварь не желала ее боли, — хотя ноздри на миг раздулись, словно вдыхая нечто неведомое.