Финн ещё что-то кричал, но я уже не слушала. Поднялась и словно слепая, натыкаясь на стены, пошла к себе. Я думала, догадывалась, что кузню подожгли по приказу старосты, недовольному перспективой потери лакомого участка, так почему же сейчас мне так больно? Почему грудь жжет, словно на неё плеснули кипятка и нечем дышать? А по щекам, не переставая, бежит что-то горячее и горько-горько-соленое...
Проснулась я оттого, что в окошко кто-то настойчиво стучал. С трудом оторвала от подушки тяжелую голову и в ужасе вскочила, вспомнив о том, что произошло вчера. Герр Олаф! Это он! Это он виноват в смерти папы! В окно снова кто-то настойчиво постучал. Я выглянула и увидела тетку Хелену, уже занесшую руку для нового стука.
– Ну слава Великому, – проворчала она, увидев меня, – а то я уже испужалась! Время к обеду, тебя не видать, коровы в хлеву мычат не доёные, в сенях дверь нараспашку! Ужо подумала, что случилось чего!
– Нет, тетя Хельга, – пробормотала я, не зная куда кидаться, за подойником и в хлев или сначала хоть сарафан натянуть, – это я просто проспала! Я сейчас! Быстренько!
– Да шо, я не понимаю что ль? – удивилась соседка, облегченно кивая, – столько переживаний-то да всё за одно! Давай, девка, ведро, подою тебе коров пока ты себя в порядок приведешь! Глазищи вон краснючие, поди опять пол-ночи ревела, только к утру уснула!
– Спасибо, тетя Хельга, – прошептала я. На глаза снова навернулись слезы, но плакать сейчас было совсем некогда, – ведра вон там, на заборе висят, я сейчас, быстро!
К тому времени как я торопливо умылась и переплела растрепавшуюся косу, соседка уже почти заканчивала дойку. Два полных ведра стояли на крыльце, а она сидела под последней из четырёх коров и сдаивала в пенящееся молоко узенькие струйки.
– Хорошие у вас коровы, – похвалила мамина подруга, – молочные, да и стоят хорошо. Я за час всех управила, а за моими двумя козами порой столько же пробегать можно и полведра не взять!
Струйки молока уверенно ударяли в край ведра, в хлеву пахло свежей травой и животными и запах этот и звук погрузили меня в детство, когда я вот так же прибегала смотреть, как маменька доит коров, забиралась на край высокой кормушки и сидела, поджав ноги и тихо млея от восторга. Особенно если мне перепадала кружка теплого, из под вымени, молочка или мамочка разрешала самой попоить теленочка, просяще тыкающегося в меня холодным носом.