— Ну драники?
Я не стал ничего отвечать. Просто подскочил к ней, схватил за затылок, рывком вдавил в твёрдый пресс и с остервенелой жадностью впился в эти лакомые губки, что так манили, что превращали меня в двинутого маньяка.
Боже, да-а-а! Я сделал это!
Но этот недопоцелуй длился не больше секунды. Подхватил малышку под попку, швырнул на стол. Однако, завопив мне в рот, девчонка принялась сопротивляться и молотить кулаками по моей груди.
Зараза!
А потом меня передернуло от резкой вспышки боли.
Укусила!
Чертовка проклятая!
За губу!
Когда я с рыком отскочил, как от прокажённой, смахивая кровь с губищ, она ещё и напоследок леща отвесила. Хорошего такого, щедрого. Аж в глазах задвоилось, а в ушах зазвенело.
Вот тебе и тихоня.
Лупит так, что не горюй.
— Ты что творишь, дурында?! — задыхался, сатанея от ярости.
— Это ты что творишь? — всхлипнула, обхватив худенькое тельце руками.
— Дрючить тебя хочу! — расхохотался. — Ты ж сама предложила!
— Ну ты и придурок, — обиженно заметив, спрыгнула со стола. — Драники — это оладьи. Из картошки. Чертов ты извращенец.
И выскочила на улицу, захлебываясь слезами.
А я чё?
Я ничё.
Почесал затылок и яро выматерился сквозь стиснутые зубы.
Хрен их поймешь, этих баб деревенских.
Какой же я придурок. Вот бы сейчас на ринг. Если траханье под запретом, то можно хотя бы морды почистить, чтобы хоть немного остыть и выгулять внутреннего быка, который уже чуть ли не выл от скуки и проклятого воздержания.
ОТРЫВОК 4
— Поцелуй меня... там. Не бойся. Это приятно. Видишь, как он стоит? Как он на тебя смотрит? Как он тебя хочет? — девочка покраснела ещё пуще. Спрятала во взгляде смущение под своими длинными и пушистыми ресничками. — Малыш, это лишь означает, что ты мне очень сильно нравишься.
— Ч-что, что мне делать? — малютка нервничала.
— Закрой глаза. Представь, что перед тобой большой и сладкий леденец. Представила?
— Угу.
— Любишь сладенькое?
— Обожаю, — стон, глубокий вдох и прерывистый выдох. Следующий шаг дался ей нелегко. Она действовала через силу, преодолевая свой страх, свою слабость, свою неуверенность и глубокую внутреннюю травму. Дюймовочка подалась вперёд, закрыла глаза, губками насадилась на окаменевшую, пылающую жаром головку.
— Срань. Господня.
Запрокинул голову назад и, схватившись за голову до треска в корнях волос, завыл диким зверем в потолок от неописуемого, фантастического восторга.