Черный лед, драгоценный дар природы и магии, дарованный предкам северного народа, в этом году шел к берегам раньше, чем обычно, и Лунан видел в этом доброе предзнаменование. Как подтверждение словам его величества и всему, что случилось с ним за последние дни. А ведь еще совсем недавно казалось, что придется жить изгнанником по меньшей мере до пробуждения магии у Брегана. Только тогда Лунан сумел бы, не рискуя навлечь на себя гнев злопыхателей, обратиться к королю напрямую. Но Брегану, старшему сыну, едва сравнялось девять весен, и его сиятельство герцог Мьёль ничем не мог утешить жену, так надолго оторванную от родных и жизни в столице. Королевская немилость должна была выглядеть именно так — высылкой в родное герцогство на самых северных рубежах Стормберга, без права выезда в центральные земли до особого высочайшего распоряжения.
Жена так и не поняла правды, отказалась поверить тогда, почти десять лет назад, что не его величество, а Арнольд, именно Арнольд, лучший друг, по мановению судьбы и чужой воли вдруг ставший королем, не выслал якобы мятежного герцога Мьёля на северные рубежи, а спас и его, и весь его род от гнева сторонников Астора. Не поняла. А Лунан, если уж честно, не слишком старался объяснять. Листерис тогда была еще совсем молода, и суровые северные пустоши, ледяные ветра, почти не тающий снег и вездесущие сквозняки старого замка она могла счесть только возмездием, до королевской спасительной милости им было так же далеко, как северным землям до страстно любимого женой Кронбурга.
Теперь все изменится. Его сыновья, выросшие на вольных просторах севера, будут представлены при дворе его величества. А Листерис сможет вернуться домой. Но не сразу. Спешить и торопиться в столицу он больше не станет. Его старшая и единственная дочь, истинное солнце этого хмурого края, справится и без помощи отца.
Лунан облизал горько-соленые от морских брызг губы, понимая, что улыбается, а ведь успел почти позабыть, как это бывает. Любимая дочь от лучшей женщины на земле — его настоящего счастья, однажды дарованного древними богами и землей предков. Счастья такого короткого, но такого яркого, что даже сейчас, через столько лет, от одного воспоминания теплеет на сердце.
— Йоле, ты видишь меня?
Лунан запрокинул голову. Ветер разъяренно трепал волосы, хлестал по лицу. Когда боль от потери была еще так велика, что казалось, будто вместо сердца — зияющая, кровоточащая рана, он приходил сюда, на обрыв за родовым замком, и до слепых пятен перед глазами вглядывался в горизонт.