Фьют убрал щупальце с микрофона, низко опустил мясистый нос-дыню. На его коже вспыхивали то алые, то синие узоры. Наконец, сказал:
— Ты поступила благородно, Рина: сдержала своё обещание. Спасибо. Теперь я в полной твоей власти. Не буду и отбиваться. Только одно условие: позволь мне заснуть от недостатка дыхания, прежде чем начнёшь. Я плохо переношу боль. Учти это, пожалуйста.
— Ты сейчас о чём? — Рина недоумённо подняла бровь.
Октопус явно начал нервничать, ёрзал на подлокотнике. Вскинувшись, произнёс:
— Вы заманили меня на свой аллос. Заманили с определёнными целями. Мы сохраняем экспонаты в смоле, вы делаете надрез, выскабливаете внутренности и погружаете в жгучие вещества. Думаю, именно эта процедура мне предстоит. Я, конечно, польщён возможностью представлять расу озарённых в вашем музее. Но не хотелось бы чувствовать все стадии подготовки. Думаю, я оказал вам немало услуг и могу просить о снисхождении. Если, конечно, вы способны на снисхождение и благодарность…
Пока говорил, Фьют всё больше терялся, водил глазами в разные стороны: явно не был уверен, что уналаши не станут делать из него препарат заживо. Сполз на пол, подальше от демоницы, и поднял голову, насколько смог.
Комок слизи, придавленный воздушным столбом, а полон достоинства. Каков стержень! Чтобы спасти своих, не побоялся вылезти в чуждую среду, обречь себя на неизвестную и, скорее всего, мучительную смерть. Знает ли она человека, который вот так отважно вступил бы за людоедом в его замок? Сам забрался на стол для разделки — только бы уберечь от гибели родных? Рина усмехнулась, заталкивая глубже непрошеную жалость:
— Это ты решил из-за моих слов?..
В кальмаре октопус спрашивал: «Для чего я вам?» Она тогда ответила: «Для коллекции». Похоже, её сарказм поняли буквально. Фьют стал бугристым, с красивым оливковым оттенком, яркими чёрными полосами вдоль глаз. Спросил озабоченно:
— Надеюсь, цвет при вашем способе сохраняется? И сделайте так, чтобы я стоял в подобающей позе, а не валялся, словно червь. Трубки какие-нибудь вставьте…
Она хотела сказать «никогда и ни за что», но запнулась, рассматривая гордо застывшего октопуса: на самом деле, великолепный экземпляр! Крупный, мускулистый, с бархатистой кожей, совсем не повреждённый. Японский музей Океанологии заплатил бы не меньше ста тысяч долларов за такой экспонат.