До утра я больше не спала. Считала мгновения, уставившись в окно, на темную улицу. Редкие фонари разгоняли мрак, но мне все равно мерещились чудища — в каждом кривом дереве или странном кусте... А когда у крыльца дома заорала соседская кошка, спрыгнув с глухим звуком с козырька на ступени, я сама едва не закричала следом.
И вспомнила, когда впервые ощутила такой дикий первобытный страх.
Первый раз подобное жуткое ощущение посетило меня во время поездки в Египет пару лет назад. Тогда я уже работала в детективном агентстве и самыми "веселыми" делами, за которые брался мой начальник, Аугусто Лопес, были слежки за неверными супругами. Но однажды он взялся найти наследницу изумрудного скарабея, изящной броши, последний владелец которой желал передать ее только своей внучке. Так мы с Лопесом и попали в Каир.
Этот город сразу ошеломил буйством красок и новыми для меня запахами. Здесь даже небо оказалось ярче. Я была поражена этим городом тысячи минаретов и небоскребов, мавзолеев и шумных восточных базаров, где шла бойкая торговля специями, пряностями, изделиями из керамики и драгоценных металлов. Не зря Каир – значит "победоносный". Но вместо роскошных отелей мы наблюдали узкие старинные улочки и оборванных детей, которые еще квартал бежали следом, клянча доллары. Их странные черные глаза казались пустыми. Или осколками камушков. Я боялась смотреть в их глаза, и этот страх был необъяснимым и иррациональным.
Оттуда смотрела бездна.
Мы нашли наследницу в одном из бедных кварталов, она снимала там комнатушку в многоквартирном перенаселенном доме, а сама подрабатывала гидом в какой-то фирме для туристов. После того, как девушка получила скарабея — подарок из-за океана от деда, которого почти не помнила, – она какое-то время задумчиво рассматривала брошь, словно решая, стоит ли память о прошлом роскошной жизни. Если она продаст скарабея, то сможет покинуть нищий квартал, сменить работу, даже переехать куда-то, ей хватит на десяток лет безбедной жизни.
Я так и не узнала, какое решение она приняла, впрочем, это было мне безразлично. Но зато я увидела пирамиды. Я хорошо помню страх, который охватил меня, когда в желто-оранжевом мареве пустыни я рассмотрела эти громадные гробницы. Ступенчатые и невероятно величественные, они почему-то казались мне невероятно страшными. Будто войдешь внутрь — и навеки останешься в мертвом мире. Можно ли тревожить покой ушедших? Не совершают ли люди ошибку, коснувшись запределья? Это были могилы. Это были ворота в мир иной. И нечего людям делать в этом мире.