Аня вздрогнула от звука, прижимаясь в это время задом к стене с противоположной стороны. Штольский смотрел бы сейчас прямо на её спину, если бы только умел видеть сквозь стены и полотна картин, на одном из которых остановился сейчас взглядом. Техничного вида изображение предлагало рассмотреть нечто вроде механизма в серо-фиолетовых с чёрным тонах. Но он не был понятным, не определялся как что-то очевидное. Тогда как другие макроизображения рядом показывали что-нибудь из внутренностей раскрытого цветка или рассказывали о жизни двух сверкающих росинок на длинном зелёном листе, или же являли один глаз яркой птицы и оперение вокруг него. Всё это было изображено очень крупно на больших полотнах. Штольский подошёл ближе, постукивая по полу подошвами.
Перед самой загадочной тёмной картиной он раскинул пальцы одной руки, затянутые в новенькую перчаточную кожу, и невозмутимо произнёс:
— Давно хотел спросить… Это какой-то кривошипно-шатунный механизм с коленвалом? — он прислушался, поводив вокруг взглядом.
Ему ответили только бешеный стук сердца под белой рубашкой и подрагивающее дыхание, которых он не услышал. Аня страдальчески закусила губу и глянула на узкую дверь в подсобное помещение напротив себя. Но послышались спешные шаги в мужской обуви, грозящие вот-вот раскрыть её местонахождение, и она побежала босыми ногами обратно вокруг простенка с картинами. Теперь она оказалась на светлой стороне зала перед творением в мрачноватых фиолетово-чёрных тонах, а Штольский ретировался в затемнённую меньшую часть галереи. Аню он там не застал и усмехнулся этому обстоятельству.
— Ты эту штуковину срисовала в каком-то гараже? — спросил он, сделав насмешливый голос погромче.
Аня, невольно возмутившись, вдохнула, чтобы что-то возражать, но остановила себя. В это же время она вгляделась в свою картину, размашисто подписанную её авторским росчерком «АнТи». Её плечи подтянулись к ушам, и она немного покрутила головой, как бы недоумевая над таким восприятием её живописи. Мужские каблуки вновь застучали по плиточному полу, грозя приблизится, и она, едва не пискнув, снова засеменила к другому углу стены, чтобы обогнуть её с другой стороны. И у неё это получилось. Штольский опять оказался один и мягко рассмеялся, вновь подходя к непонятной картине и разглядывая изображение: