Так прошло около недели. Дни наши были довольно однообразны: поздний подъём, завтрак чем Бог послал из остатков вчерашнего ужина. Попытки привести себя в порядок, не всегда успешные, если накануне перебрали. Потом шли обедать в "Три упыря" и заодно договаривались о времени вечернего выступления с владельцем таверны, толстым, добродушным и прижимистым мейстером Тиннером. Сам он не платил нам ни копейки, но хотя бы кормил обедом и ужином. Потом мы обыкновенно возвращались в крохотный домик Рокенрола, зажатый между двумя точно такими же в сплошном однообразном ряду на узкой улочке неподалёку от ткацкой фабрики. Время до вечера мы проводили за репетициями новых песен Рэда или в праздности, валяясь в креслах, читая газеты или лениво трепясь о том, о сём. Кое-в-чём мы с Рэдом были схожи - предпочитали не совершать лишних телодвижений без особой надобности. Не увеличивать зазря энтропию Вселенной - какая бы она ни была... Я смотрел на ужасного качества чёрно-белые фотографии в газетных статьях и испытывал всевозрастающее чувство уныния: какие-то напыщенные хари с моноклями ("Собрание уважаемой Конгломерации Фабрикантов"), затянутые в корсеты страшненькие дамочки с вытянутыми физиономиями ("Выезд на городской бал старшей фрейлины Её Всемогущества Владычицы Авалона"), застывшие будто в испуге с вытаращенными глазами музыканты с вычурными электрогитарами, но во фраках ("Новая электросимфония номер двадцать пять уже на пластинках фирмы "Грин Мьюзик Энтерпрайзис").
"Попса голимая", - как-то раз кратко высказался обо всей продукции "Грин Мьюзик" Рокенрол. - "Ересь заунывную тиражируют раз за разом. Ни ритма, ни смысла".
Всё это производило на меня тяжёлое впечатление. Застрять в дурном сне какой-то непонятной эпохи... Хорошо ещё, что здесь уже додумались до водопровода, канализации и электричества. Мне даже не хотелось ничего больше узнавать про этот несчастный Город, не хотелось привыкать, хотелось, чтобы это как-нибудь закончилось - так же неожиданно, как началось. Мирок Ростокина производил, увы отталкивающее впечатление. Хотя, с другой стороны, намного ли лучше была Москва, да и вообще, вся моя эпоха? Разве я пошёл играть панк-рок не из чувства протеста против столь же буржуазного, сегрегированного и меркантильного мира нашего родного уже двадцать первого века?