И, уже понимая, что сейчас он сбросит на мою голову какую-то проблему, я прошипела:
– Чем?! – Но тут же отдёрнула себя: всё-таки, если отбросить его мотивации, Иван тогда оказался единственным кто хоть как-то заинтересовался мной, поддержал, скрасил мою никому не нужную жизнь. Потому совсем иначе, доброжелательно спросила: – Чем я могу помочь? – И сразу поняла, что вступительная часть, заранее отрепетированная, на тот случай, если мне возжелается слишком артачиться, окончена.
Его голос утратил медовую сладость. Иван перешёл к делу, и, услышав знакомый, свойственный ему командно-повелительный тон, я сосредоточилась, чтобы не пропустить возможный подвох. Всем известно, что мой бывший – или всё же пока нынешний – супруг – большой специалист перекидывать свои проблемы и неприятности на чужие плечи...
А тем временем он уже сообщил:
– Этот... – видимо, хотел, как и всегда, ввернуть непристойность, но, вот чудо, сдержался, интонацией демонстрируя, что удивляется человеческой глупости, и презрительно бросил: – В общем, он в восторге от того, что ты делаешь! – без пояснений, гаркнул: – Ты должна с ним встретиться! Для меня это важно!
Стараясь быстрее окончить разговор, я сказала:
– Ладно!
Но стоило только это произнести, он строго предупредил:
– Только не вздумай его отфутболить! – и ещё раз грозно напомнил: – Для меня это важно! – после чего опять в своей манере рявкнул: – Будь здорова, малыш! – И первым повесил трубку.
ГЛАВА 2
Мне исполнилось четырнадцать лет, когда беззаботная и счастливая девчачья жизнь в один день изменилась, превратилась в кошмар, в постоянную боль, в тоскливое одиночество. Родители уехали всего на один день с друзьями к озеру, а итоге погибли в автомобильной катастрофе «при невыясненных обстоятельствах», как писали газеты. Старший брат матери, дядя Фёдор, сделал тогда всё, что смог, отдал меня, свою племянницу, в недавно открытую при восстановленном не без папиного участия монастыре школу-интернат для девочек. Что ещё требовать от сухого, как выжженная степь, старого холостяка с причудами, который по убеждениям, а может быть, из-за врождённого косоглазия ненавидел женщин, презирал брак. Даже в самую страшную минуту он не нашёл ни одного слова утешения для уничтоженной горем девочки.
Я одна боролась с отчаянием, не подпуская, не впуская никого в исколотую, израненную сладкими детскими воспоминаниями душу. Учителя и одноклассницы жалели меня, в первое время пытались развлечь, только я ещё не научилась отличать искреннее сочувствие от жалости к слабым, поэтому не захотела принять помощь, не смогла разделить с ними своё горе.