Ремонтники удалились на своем видавшем виды грузовичке, как говорится, усталые, но довольные, потому что им было на что праздновать Рождество. Сережка не поскупился. Потом он пошел в столовую, уселся ядом с лежащей под столом Таней.
- А мы, Та́нюшка, будем праздновать?
- Мне все равно, - сказала Таня, отрываясь от рукописи. – У меня с 69 года сплошной праздник за исключением твоего года в армии. Для детей, если только и для Ленки.
- Чего это вы меня отдельно считаете? – спросила появившаяся как всегда вовремя Ленка. – Да еще и к детям приравняли. Я так-то постарше буду.
- Видите ли, Елена Яковлевна, Таня просто посчитала, что у вас местное Рождество лишним праздником уж точно не будет и в силу возраста и в силу того, что праздников в жизни уж точно мало.
- Эх, Сергей Петрович, - сказала Ленка. – Глупый вы, Сергей Петрович. И как такая умная женщина как Татьяна с вами живет – ума не приложу. У меня праздничный стаж конечно будет поменьше, но, однако с 72 года тоже немало времени прошло.
Тут Ленка повернулась и вышла, лицо имея какое-то отрешенное.
- Чего это она? – спросил Сережка, ни к кому не обращаясь конкретно.
Спросил словно бы вслед, однако Таня, по-прежнему лежа под столом, сочла необходимым ответить.
- Ты все-таки Сережка, непроходимый тупица и ничего вокруг не видишь.
- Как это не вижу? – обиделся Сережка. – Я тебя отлично вижу. А больше мне ничего и не надо.
- Не льсти, - сказала Таня, улыбнувшись. – Я все это прекрасно знаю и где-то даже одобряю. Но звание тупицы это с тебя не снимает. Неужели ты не видишь, что Ленка в тебя влюблена по уши?
- Как так? – растерялся Сережка. – И ты все время молчала? – укорил он жену.
- А что я должна была сделать? – удивилась Таня.
- Как что? Да просто изгнать ее. Раньше, помню, ты не была такой терпимой и устраивала мне сцены даже за взгляд, брошенный на другую девчонку.
- Ну-у, - слегка смутилась Таня. – Я была молода и, соответственно, глупа.
- А сейчас, значит…
- Опыт приходит с годами, - уклончиво ответила Таня.
Сережка новым взглядом посмотрел на жену. Таня изменилась. Конечно, изменения в ней происходили давно, но они шли так медленно, что были практически незаметны глазу. Таня по-прежнему была очень красивой. Для своих сорока двух она выглядела, пожалуй, максимум, на двадцать пять. Высокая, стройная, с прекрасной фигурой, с чистой гладкой кожей, с блестящими бело-золотыми волосами она являла собой идеал молодой женщины. Вот только глаза – зеркало души уже не вспыхивали синим пламенем, когда она смотрела на своего Сережку, а были обычными синими глазами. В отличие от той яркой, порывистой, импульсивной Таньки, нынешняя была просто яркой. Сережка даже крамольно подумал, что может быть зря он оберегал свою любимую от многих превратностей жизни и не они формировали ее характер, как, к примеру, Ленкин. Таня последние два десятилетия просуществовала в почти тепличных условиях. Она стала знаменита и богата, занимаясь любимым делом, и не сталкивалась с изнанкой этого мира. А если и сталкивалась, то проявляла почти полную беспомощность, выходя из положения скорее на инстинктах, чем сознательно.