Снова непристойный взрыв хохота, а затем лениво медленный ответ Савельетонова:
— Её после Тоха забрал, надо было еще какое-то дело обстряпать. Я её, кстати, тоже давно не видел, подевалась куда-то.
— Может, тогда дашь нам девочку Тихоновых поиграться? — вкрадчиво спросил голос и смешки резко стихли. А я стояла ни мертва ни жива, с больно колотящимся сердцем, ожидая приговора.
Тишина давила на перепонки, нервы, словно струны натянулись. И вот, после долгой паузы, раздался ответ:
— Еще рано. Но, вы будете первыми кого я приглашу на игры с этой сладенькой строптивицей. Можете начинать готовить кошельки, придется знатно раскошелиться. Девственницы на дорогах не валяются, а девственницы аристократки тем более.
И тогда в моем сердце вспыхнула лютая ненависть к этой рыжей.
Слава всем богам, я не попала на эти чертовы игрища, просто каким-то чудом сумев сбежать из притона. Только воспоминания ведь не выключишь щелчком пальцев. А они были чертовски неприятными, наполненные отчаянием и страхом. Хотя время проведенное с Анарель, пленницей привезенной из-за океана для обучения “жриц любви”, было веселым. Она прекрасно понимала, что мы такие же невольницы, как и она, и старалась сделать наше обучение шутливым и не развратным, больше походящим на лекции профессоров в академиях. Прекрасная была женщина и невероятно чуткая к чужим чувствам.
После побега я полгода скиталась по подворотням, собирая всеми правдами и неправдами крупицы информации о своей семье. Смогла, даже, отыскать капитана, что вывозил мою семью на проклятый снежный материк. Вечно голодная и нуждающаяся. Сошлась с одной бродяжкой, вместе проворачивать делишки было легче. Только я не учла людскую подлость. Чего я ожидала от сточной крысы, привыкшей думать только об единственном важном человеке для нее — о себе. В тот день, когда она продала меня графу с неприличными наклонностями, я перестала верить в людское бескорыстие. Я тогда подхватила какую-то сильную болезнь и меня ужасно лихорадило, я толком ничего не соображала, большую часть проводя в беспамятстве. Конечно, меня вылечили и поселили в комнату пыток в подвале особняка. Ему нравилось причинять боль, но он был импотентом и не мог брать меня как женщину. Но избиения до потери моего голоса, происходили три раза в месяц стабильно. Однажды он так заигрался, что я долго не могла прийти в себя. Тогда он за бесценок отдал меня еще одной экспериментаторше — сумасшедшей старухе Эльде. Та была помешана на магических экспериментах, не щадила ничего и никого. Жизнь с ней тоже не стала ни на гран слаще. Она нацепила на меня ошейник сковывающий магическую силу, которая могла во мне проснуться на совершеннолетие. Постоянное участие в ее экспериментах быстро гробило мое здоровье. Молодой организм сдавался под натиском ее ненормальной фантазии. Сбежать не могла, опять же, из-за ошейника. Жила в крохотной каморке, спала на полу, кутаясь в прохудившееся одеяло. Спасали мой разум мысли о семье и искорка надежды, обитавшая где-то в глубине меня. А еще часто снились желто-карие глаза, смотрящие на меня сосредоточено и с напряженным отчаянием. После таких снов душа пару дней ныла от непостижимой тоски и горечи. Я ненавидела эти сны из-за чувств, что они вызывали и в то же время с нетерпением ждала их. Последним моим воспоминанием стал эксперимент старухи, воткнувший мне кинжал в сердце на древнем камне. После я очнулась в своем прошлом, а теперь настоящем. Значило ли это, что её эксперимент увенчался успехом, или же дело в чем-то другом, я не знала. Но как бы там ни было на самом деле, я была неимоверна счастлива второй попытке. Странным было еще то, что, хоть и прошло всего полдня, мои воспоминания потихоньку начинали блекнуть. Только события связанные с семьей и Михаилом держались, словно стальными тросами припаянные к голове.