— Здравствуй, Паша, — как можно спокойней сказала Ива, чувствуя, как от щек отливает кровь. Тут же добавила: — До свиданья, Паша.
Уже развернулась, чтобы уйти, когда почувствовала, как мужчина хватается за пакеты в ее правой руке, словно пытаясь их вырвать.
— Ты что? — возмутилась девушка.
— Пойдем кофейку попьем, — заявил Павел. — Малыш, это же судьба — наша встреча.
Ива дернула пакеты, но Павел, конечно же, не отпустил. Он всегда действовал так, как хотел или считал правильным. Не особо интересуясь ее мнением на этот счет.
— Это не судьба, а глупая случайность, — прошипела Ива. — И я всегда ненавидела, когда ты меня так звал.
— Ну неужели у тебя нет получаса времени, малыш? — словно не слыша Иву, сказал Павел и потащил ее за собой на другой эскалатор — едущий наверх.
Ива честно побрыкалась пару минут, но благоразумно решила, что устраивать бесплатное представление для скучающих продавщиц бижутерии и сладостей, стоящих за прилавками вдоль эскалатора, глупо. Ладно, от нее не убудет помучиться с четверть часа.
Павел, разыгрывая из себя джентльмена, перехватил у Ивы ручку и других пакетов. Галантность? Да черта с два! Это была скорее предосторожность с его стороны: теперь Ива точно не убежала бы, роняя тапки, от пленившего ее покупки кавалера.
Он всегда поступал так. Она что-то говорила, а он смотрел на нее, и Ива понимала, что Павел ничегошеньки не слышит. Или слышит, но не принимает в расчет ее мнение и желание, собираясь все равно поступить по-своему. Он был ее первым мужчиной, не имея возможности сравнить с другими, Ива возвела его в ранг полубога и считала всю ту дичь, что творил Павел, нормальной.
— Мама, почему ты меня не остановила тогда? — с горечью спрашивала Ива у матери, когда все закончилось, и она вернулась домой с израненным сердцем.
— Ивочка, — ласково сказала мама, накрывая своей рукой руку дочери, — а разве ты бы меня послушала, девочка? Я осторожно намекала тебе, рассказывала примеры из жизни других, но ты была слепа и глуха. Влюбленность заставляет нас совершать глупые поступки. Да я и сама пример этого. Как я могла отговаривать тебя совершить свой собственный? Ты получила жестокий опыт, и у меня сердце плакало, когда я видела твое замкнутое лицо и потухший взгляд. Но пойми, Ивочка, человек должен сам захотеть спасти себя, насильно его не спасти. Иначе в мире не было бы такого огромного количества женщин, живущих с мужьями, которые бьют их и издеваются над ними. Если бы я надавила на тебя, ты бы возненавидела меня, замкнулась. А я должна была оставить тебе дом, где тебя любят, с человеком, что всегда ждет тебя и никогда не будет давить или упрекать. Твой дом, Ивочка.