Следующие несколько часов слились в однообразную муть, как тяжёлый туман над бесконечными водами дарующего жизнь Нила. Старые и молодые лица, сверкающие от драгоценных масел и покрытые ритуальными татуировками головы, разноцветные хламиды и расшитые пояса. Жрецы были разными. Но номарх не ошибся – желали они все одного и того же: дай. С непроницаемым лицом он выслушивал очередной рассказ о гневе богов, отличающийся от предыдущего лишь размером подношений да наглостью рассказчика, едва заметно кивал и ронял:
– Я подумаю.
Эта короткая фраза стала его щитом и его покровом, за которым прятались гнев и презрение. Никого из этих людей, считавших себя едва не двойниками великих богов, не интересовали ни беды их народа, ни заботы номарха. И если бы исполнение их желаний хотя бы помогало… Но нет же. Богатые жертвы уносились в небо дымом ритуальных костров, бесследно уходили в мутные воды могучего Нила, осыпались невесомым пеплом на резных алтарях, и… И ничего.
«Боги забыли о нас, раз терпят таких служителей, – думал молодой номарх, глядя, как пятится к двери очередной жрец, предложивший ему ни много ни мало, а построить новый храм в честь Собека. Якобы великий бог-крокодил, повелитель бесконечного Нила, дарует им тогда свою благосклонность, и радость вернётся в Пер-Уаджет на веки вечные.
Нахт едва не рассмеялся старику в лицо в ответ на такое предложение. Да уж… Если бы фараону донесли, что в северном номе, второй год не доплачивающем налоги, вздумали строить новый храм, он бы принёс сюда «радость» лично. Только отлилась бы она кровавыми слезами всем, от последнего раба до самого номарха.
Сухо кивнув, он отпустил безумца и мысленно пересчитал побывавших у него жрецов.
«Похоже, на сегодня всё», – подумал он. Но тут занавесь, прикрывающая вход, шевельнулась снова.
Всё тот же раб согнул спину в поклоне и заученно проговорил:
– К тебе пришла жрица могучей Уаджет, господин.
Нахт удивился, хотя на его лице не дрогнул ни один мускул. Жрицы Уаджет, некогда почитаемой, а ныне почти забытой покровительницы Нижнего Египта, были, пожалуй, единственными, кто не баловал молодого номарха своим вниманием.
«Я думал, их уже и не осталось», – мысленно покачал головой он и, наткнувшись взглядом на застывшего раба, спохватился:
– Зови.
Занавесь сдвинулась легко, словно её приподнял шаловливый порыв ветра. Жрица, будто бы не коснувшись расшитой ткани даже кончиком пальца, бесшумно вошла в комнату. Нахт чуть наклонил голову к плечу, невольно залюбовавшись. Она была красива. Туника из простого небелёного полотна подчёркивала все изгибы стройного девичьего тела. Грубый верёвочный пояс перехватывал тонкую талию. Густые волосы лежали на голове тяжёлым венцом. Маленькие босые ножки неслышно ступали по полированным плитам так, что казалось, что она не идёт, а плывёт над полом. И было в ней что-то такое, что намертво приковало к невесомой фигурке взгляд молодого номарха, хотя он не раз встречал и более красивых женщин, а до недавнего времени и не только встречал.