За низким столиком, окружённым тонкими ширмами, на которых проступают изображения стилизованных драконов и журавлей, сидит женщина. На её фигуру невозможно не обратить внимания, даже если бы я пыталась.
Осакабэ-химэ.
Она изящна и грациозна, и в то же время от неё исходит такая аура силы, что у меня перехватывает дыхание. Тёмное двенадцатислойное кимоно, переливающееся как вороново крыло, украшено тонкими серебряными нитями, будто рисующими ночное небо с луной и звёздами. Длинные рукава лежат на татами, словно крылья, а воротник, открывающий тонкую шею, украшен нитью из нефритовых бусин. Волосы уложены в сложную причёску, закреплённую массивными шпильками с подвесками, которые тихо звенят от малейшего движения. Они отражают свет так, что создаётся ощущение, будто она окружена сиянием.
Но взгляд… Этот взгляд заставляет меня застыть. Её глаза невероятно тёмные, почти чёрные, и в них — всё: мудрость веков, холодное спокойствие, и что-то такое, что подсказывает мне, что стоит ей захотеть — и я умру, не успев моргнуть. Даже взмах ресниц кажется угрожающим.
В горле пересыхает. Я понимаю, что передо мной не просто ёкай, не просто древний дух, а нечто большее. Настоящая сила, завёрнутая в оболочку человеческой красоты. Точнее, не очень-то и человеческой. Страх, почтение, восхищение — всё это вспыхивает во мне одновременно, оставляя лишь одно желание: выжить.
Я опускаюсь в низком поклоне, почти касаясь лбом пола. Голос Кийо звучит где-то за моей спиной:
— Осакабэ-сама, Ямада-сан прибыла.
Руки дрожат, но я делаю всё, чтобы не показать это. Я боюсь поднять глаза, боюсь даже сделать лишнее движение, понимая, что в этой комнате каждая мелочь может стать фатальной.
Комната погружается в напряжённую тишину. Я чувствую взгляд Осакабэ-химэ прожигает меня насквозь. Будто она изучает всё, что скрыто внутри меня, проникает в самые тёмные уголки души. Улыбка на её лице спокойная, но от неё становится не по себе.
Длинные пальцы плавно делают жест, приглашая сесть напротив. Я не решаюсь ослушаться и осторожно опускаюсь на татами, стараясь не издавать ни звука. Спина выпрямлена, руки сложены на коленях, хотя внутри всё трясётся. Как будто этот низкий столик — граница между жизнью и смертью.
Когда я наконец устраиваюсь, из темноты появляются фигуры. Призрачные служанки, едва видимые, словно сотканные из дымки. Их движения беззвучны, они буквально парят, оставляя за собой лёгкое мерцание. Кийо, уже мне знакомый, тоже принимает участие, но его роль скорее ведущего.