Заглянув внутрь, Прахов изменился в лице. Я же встретила его взгляд с ледяным спокойствием. И, проникновенно глядя в сузившиеся от ярости глаза, посоветовала оформить мне документы, если не хочется попасть под служебное разбирательство за домогательства к студенткам. Я была не первой, кому куратор предлагал покровительство за особые услуги, и знала это прекрасно. Не зря посвятила сбору компромата последние три месяца.
– У вас есть связи. Дерните за ниточки, организуйте перевод. Север – закрытое сообщество. Но при должном старании…
Я многозначительно коснулась угла папки. Прахов скривился.
– Вот и чего ты там забыла? – буркнул он, сдаваясь. – Жила бы себе спокойно как все нормальные люди. Но нет. На Север ей, видите ли, захотелось. Зачем?
– Потянуло. К корням.
– Дура ты, Сахарова.
Я только плечами пожала. Может, и дура. Но отговорить меня не получилось бы ни у Прахова, ни у кого-либо еще.
Олег всегда говорил, что я бываю невероятно упертой. И добавлял – особенно когда не надо.
Я грустно усмехнулась, вспомнив добрые глаза отчима. Я не была его дочерью по крови, но он стал для меня таким отцом, о котором многие дети из полных семей могли только мечтать. Олег читал мне сказки, если я не могла заснуть, делал со мной уроки, когда мама допоздна задерживалась в лаборатории, учил плавать, бить потрепанную боксерскую грушу, закрепленную на ветке старого миндального дерева, которое росло у сарая, оплетенного диким виноградом, с тех незапамятных времен, когда сам Олег еще был ребенком – до катастрофы, до раскола, до встречи с нами. Мама, живущая лишь собственными исследованиями Выплеска, никогда особенно не интересовалась моей жизнью, и потому именно к Олегу я всегда шла в поисках ответов, понимания, утешения и принятия.
Ничего удивительного, что после автомобильной аварии, унесшей жизни отчима и мамы, Олега я оплакивала намного сильнее. Его смерть словно бы что-то сломала во мне. Выдернула из ставшего привычным мира, лишила опоры и ориентира.
Разумеется, о домике с сараем, виноградником и миндальным деревом пришлось забыть. Едва дождавшись, когда гроб опустят в землю, семья Олега поспешила избавиться от чужого ребенка. Несколько лет до совершеннолетия я прожила в детдоме, всеми забытая, никому не нужная. Металась между злостью, отчаянием и отупляющим безразличием, пыталась забыться. Как-то так же прошли и первые годы в школе милиции, куда я поступила назло воспитателям и чтобы получить место в общежитии.