— Какая низость, так относиться к женщинам, — я заметалась по карете, место позволяло сделать несколько шагов от одного её края до другого.
Нет, никакая это не карета, это клетка, моя клетка! Меня заточили в неё, отняли свободу, мечты, будущее. Вскоре король заберёт честь и будет пользоваться мною, как вещью, не спрашивая желания. У Улназы ещё хватает наглости твердить мне, что нужно быть благодарной, ведь после всего этого король подберёт для меня достойного супруга и отправит домой.
Наверное, за всю жизнь я не пролила столько слёз, сколько за эти восемь дней.
За окном послышались выкрики — снова генерал. Вроде бы карета остановилась из-за снега, и он отдал приказ расчистить заметённый участок.
Я смотрела, как он откинул с головы капюшон тёплого плаща, как поднялся в стременах, что-то выкрикнул и показал куда-то рукой. Генерал Сайнар Табай отличался от всех юношей, на которых я обращала внимание на том злосчастном осеннем балу. В нём не просматривалось и намёка на романтичность, только жёсткость. Я не вспомнила ни одного случая, чтобы он улыбнулся мне.
А если на миг представить, что этот человек стал моим мужем, смог бы он защитить Акизар?
Фигура генерала скрылась от меня из-за того, что Улназа задвинула на окно занавеску:
— Нечего смотреть, госпожа, на этого мужчину. Род Табай служит королевству из поколения в поколение. Не думайте, что сможете очаровать Сайнара. Король уже пообещал ему, что подберёт достойную жену, и генерал не станет противиться.
Я прожгла Улназу взглядом и легла на кровать.
И ничего я не смотрю, нужен он мне очень.
***
Застряли мы надолго, даже железные обогревы начали гаснуть. Улназе пришлось звать генерала, чтобы он поджёг затухающие угли.
Я заснула. Сквозь сон почувствовала, что начинаю подмерзать, в этот момент и услышала тяжёлые шаги. Поморгала, протёрла глаза и села на постели.
— Генерал, понимаю, вам нельзя тратить много магии среди снегов, но обогревы затухают, и госпожа может замёрзнуть, — сетовала Улназа. — Конечно, королю жизнь этой девицы всё равно не нужна, княжество её уже поделили между достойными господами, но он хотел с ней поиграть.
После этих слов мои щёки опалил румянец. Я опустила взгляд и сжала ладонь в ладони. Какой позор! Проклятая Улназа!
— А ваша жизнь вас не беспокоит? — спросил генерал, и от бархатного голоса задрожало сердце. Редко можно было услышать его обычную речь. Почти всегда он то отдавал приказы, то кричал, то распоряжался. Ни разу за все эти дни он не поговорил со мной, не сказал ни слова. Если ему нужно было что-то донести до меня, то это делалось через ненавистную мне смотрительницу королевского гарема.