Старуха прижалась ко мне и я ощутила кисловатый запах старческого немытого тела, близко увидела морщины, крошечные неопрятные комочки слизи в уголках старческих глаз, чуть поблескивал на щеке след сбежавшей слезы.
Внезапно женщина оттолкнула меня, засуетилась. Схватила с сундука тряпьё и начала натягивать на меня, прямо на тонкий шёлк ночной сорочки, платье. Толстый зелёный бархат, жёлтое шитьё тускло поблескивает в свете мечущихся огоньков свечи, нелепая шнуровка с боков. Зато мне становится теплее. Я всё ещё не могу решиться подать голос. Мне кажется, что она сразу поймёт... Тяжёлое влажное сукно — плащ. Меховая опушка и металлическая застёжка под подбородком.
На ноги мне она, с трудом сгибаясь, натягивает что-то вроде вязаных гольфов и кожаные грубые башмаки без завязок, без шнурка. Одежда сидит на мне так, как будто я всю жизнь носила такое.
И там, на сундуке, под грудой тряпья — обруч. Старуха судорожно надевает мне его на голову и встаёт впереди меня, лицом к двери. Складывает руки под подбородком и бормочет что-то невнятное — молится...
Дверь, не слишком крепкая, разлетается щепой под ударами. Топор? Секира? Не знаю...
Отпихнув ногой тело, в комнату вваливается огромный мужик. Космы по бокам лица сплетены в косицы, на них металлические колечки, они тихо позвякивают, и я равнодушно удивляюсь, что слышу этот слабый звон. Борода, металлические бляхи на одежде и высокие железные наручи. На руках кровь, уже подсыхающая, и свежие кровоточащие царапины... Остаток двери висит наискось на одной петле. У него совершенно безумные глаза, взгляд бегает по стенам, полу, останавливается на старухе... Он дышит шумно, отфыркиваясь, как будто вынырнул из воды. Всё это длится какие-то доли секунды. А потом он резко хватает женщину за руку, дёргает на себя, и я вижу, как из её спины, на уровне пояса, на мгновение высовывается хищно блестящая сталь, смазанная ровной кровяной плёнкой...
Я не могу даже заорать от страха... Серое безразличие опускается на меня плотным покрывалом и крепко пеленает мозг и тело...
К запаху моря и крови примешивается резкий запах нечистот...
А у меня лениво, неторопливо текут мысли, не имеющие никакого отношения к моей жизни и смерти:
— Он повредил ей кишечник...
А женщина всё ещё жива. Она слабо ворочается на полу, скребёт костлявыми немощными пальцами по доскам, по огромным сапогам убийцы и хрипло, захлёбываясь твердит одно слово: