Они бежали в сторону Мегжи, если удастся на тот берег уйти — ищи-свищи. Бежал Павлуха по-заячьи, то прямо, то, когда чуял, что сейчас стрельнут, прыгал в сторону. Валенки утопали в снегу, ноги заплетались, а пар изо рта оседал на бровях и редких отвислых усах. Впереди маячила спина Кистеня. Вот ведь силушка у атамана — словно никакой усталости не знает. Из-под шапки на лоб катился пот, заливал глаза. Павлуха смахивал его рукавицей, и боялся только одного — неужто отстанет? Кистень дожидаться не будет, тем более что золото-то у него!
От этой мысли сил у Павлухи словно прибавилось, он рванулся вперед, запнулся за что-то под снегом, и пропахал носом ближайший сугроб. Но тут же вскочил, обернулся. Монахи были уже близко.
В револьвере оставалось четыре патрона, два из которых он не пожалел — пули ушли в сторону упорно бегущих за ним черных фигур. Один монах покачнулся, остановился, держась за плечо, но не упал.
И тут громыхнуло справа — полыхнуло огнем из-за сосны. Павлуха пригнулся и побежал по хорошо заметным в снегу следам атамана. Только бы оторваться от погони и добежать до реки, там они спасутся. Не достанут их с берега из берданок, а по льду бежать куда легче, чем по снегу.
Стегнуло по лицу веткой, сорвало шапку, холодный воздух остужал лоб, так даже легче. А шапка, да ну её…
Кистень бежал ровно, ломился напрямик, словно лось, уже прикидывал, что к реке под откос можно и кубарем — так быстрее. Да только не дали.
И откуда тот рыжебородый охотник появился… Похоже, наперерез шел, на лыжах. Да с собаками. Те рванули вперед так, что успел Кистень выстрелить только три раза, одну лайку на месте уложил, прямо в ощеренную пасть попал, одну ранил, а две остальные налетели, И пока отмахивался, суя им в зубы локоть левой руки, охотник смог спокойно прицелиться.
От грохота Павлуха замер за кустами, вжимаясь в снег.
Всё, не бегать больше атаману — после заряда картечи в живот.
Собаки ещё рвали упавшего, рыча в исступлении, тянули полы полушубка. С перезаряженным ружьишком наизготовку охотник подкатил, цыкнул на них. Обученные кобели послушались, отпрянули. Прогремел ещё один выстрел — на всякий случай, уж больно велика была слава о живучести разбойников. Вдруг, да правда.
И только когда разжались пальцы, стискивающие рукоять кистеня, когда убедился рыжий, что перед ним мертвое тело, заметил, что собаки теребят кожаную торбу.