Насвистывая веселую мелодию, Яшка направился в лес. Тропинка вилась между высокими папоротниками и зарослями бузины, покрытыми белоснежными соцветиями. Миновав сосновый бор, березовую рощу и углубившись в ельник, оборотень вскоре оказался на большой поляне с ярким ковром цветов и светлой избой, окруженной невысокой оградкой. На крыльце, понурившись, сидели два бородатых старичка — домовой да леший. Один русоволосый да кареглазый, в простой рубахе, подпоясанной бечевой, второй весь в зеленом, с гнездом из веток и трав на голове, во взгляде — мгла болот да мхов.
Яшка на миг замер — что это невеста его не встречает? Марья всегда заранее знала, что открылся портал, и выходила на крыльцо в красивой рубахе да венке из лесных цветов… Оборотень обвел пристальным взглядом поляну, но ничего странного не обнаружил. Кроме печальных духов, которые уже заметили гостя и переглядывались с таким видом, будто их застали на месте преступления.
Яшка быстрым шагом пересек поляну. И тут же показалось, что в лесу стало темнее, даже солнце больше не светило так ярко, пропал сладкий аромат цветов, повеяло дымом и гарью… Казалось, прекрасный мир вечного лета сгорает, тает, рассеивается в черноте междумирья…
— Где Марья? — бросился к крыльцу Яшка, но лесовик загородил ему путь, мрачно и сурово глядя из-под нахмуренных бровей.
— Исчезла Марья, — буркнул дух. — Утянуло ее в портал незнамо куда. И мир наш теперь тоже скоро исчезнет…
***
Лунный свет, пронзая мрак волшебной ночи, падал в окошко тонкими янтарными стрелами, громко и пронзительно ухал в лесу филин, сверчки неумолчно трещали в свежей весенней траве, и издалека доносился тоскливый волчий вой. Но чародейке не было страшно. Даже этой странной, непохожей на все другие, ночью, она не боялась. Сидя на лавке у окна, Марья смотрела на деревья, залитые лунным серебром, и пыталась понять, что же могло ее встревожить…
Марья любила свой лес и всех его обитателей — от малой комахи до самого грозного медведя. Но этим вечером ей отчего-то стало тревожно.
Это чувство возникло внезапно, пронзив ее быстрой молнией. Отравило кровь.
Оно горчило полынью. Слышалось в пении птиц. Клубилось над поляной серыми тучами, ветром билось о стены деревянной избы…
Эта тревога звенела и дрожала в хрустальной лесной тишине, и Марья не находила себе места. Ни прясть не могла, ни травы перебирать… все из рук валилось, все раздражало, злило… Все казалось призрачным, иллюзорным, всего лишь отражением настоящей жизни. Сном. Или видением. Далекой колдовской грезой. Весь ее мир-осколок словно утратил равновесие, раскалывался на части… Острое чувство нереальности кололо сердце спицей жуткого предощущения беды.