И он исчез, лишь запах осенних костров остался витать в комнате.
А Эстрель еще долго сидела у огня, задумчиво глядя в огонь и вспоминая дивное осеннее королевство и верных подруг-фей.
***
В старой башне королевского замка по ночам слышен звонкий голос — и песня льется, будто хрустальный ручеек по камням, чарует перекатами соловьиными, манит улететь с ветром в глухую полночь, в холмы… в лес волшебный манит, где, говорят, граница проходит между миром людей и чертогами сидов.
Да и та, кто поет в башне, та, кто спрятана от всех, не простая девушка — слуги шепчутся, что волшебница это, силу свою потерявшая. Эстрель ее зовут — да только по имени никто к ней не обращается, башню стороной обходят, боятся проклятия фей.
Злобный повелитель этих земель заточил красавицу в башне, чтобы она принесла ему своими чарами золото и удачу, но долго не получал от феи ничего, кроме этих песен ночных. Будто колыбельные стали песни для стражников, что охраняли выход из башни — дубовую дверь, закрытую на засовы, с узором из хмеля, перевитого с диким виноградом. Любили суровые рыцари слушать звонкоголосую птаху, что в клетке сидит уже вторую осень, да только никому в том не признавались.
А к исходу этой второй осени вдруг изменилось что-то — сила к фее не вернулась, иначе смогла бы она башню покинуть, а вот золото для короля она достала. Как это получилось — никто не спрашивал, на то она и фея, у нее свои тайны есть. Осуждали многие повелителя за то, что он так подло и низко с гостьей из холмов поступил, но лишь смеялся король, отвечая, что его здесь воля. И молчали верные рыцари, молчали советники, молчала королева, и принц наследный молчал. Боялись тирана.
А правда в том была, что помощник у феи появился.
Карлик Кардо, невидимый никому, кроме Эстрель, приходил редко — но пленница старой башни ждала его каждую ночь, она ставила в узком окне свечу, прикрывая ее стеклянным колпаком, если поднимался ветер, и огонек желто-оранжевым мотыльком танцевал во мраке, и плакала воском свеча, сгорая к утру.
И когда в безлунные ночи карлик приходил с туманом и ветрами, садился на сундук, что стоял у окна, и просил Эстрель спеть ему — то сам в это время колдовал. Был Кардо ростом невелик, не расставался с красным колпаком и жилеткой меховой, перетянутой тонким кожаным поясом, с пряжкой, украшенной крупным рубином. Начарует он гору золота или камней — изумруды там размером с голубиное яйцо попадаются, алмазы — прозрачные, словно слеза, топазы чистейшей воды… и исчезнет, даже не попрощавшись. И хоть тосковала Эстрель, а все ж привыкла со временем к жизни в башне, а к тому времени, как зима завыла ледяными ветрами над вересковыми пустошами, и вовсе смирилась.