Кочевник выглядел устрашающе: кривая сабля на боку; чехол с луком у седла стоящей рядом низкой лохматой лошадки; копье с хвостом, прислоненное к телеге. А еще по улице то и дело вскачь проносились его соплеменники. Поэтому Федор Васильевич усилием воли подавил порыв своего (теперь уже понятно) симбионта и, как человек старый и опытный, принялся размышлять.
Татарин (ну а как еще было называть это действующее лицо, тем более, что и мать, хм, мать кричала насчет татарвы), между тем задрал на женщине рубашку выше пояса, обнажив роскошные белые ягодицы. Женщина вяло трепыхалась, и татарин для острастки врезал ей вдоль спины висящей на запястье плетью. Федька опять дернулся было, но Федор Васильевич опять сдержал его порыв. Он уже пришел к пониманию случившегося, но времени катастрофически не хватало, надо было срочно выходить из положения и у Федора Васильевича начал складываться определенный план.
А татарин совершенно не подозревал ни о укрывающемся в темном хлеву пацане, ни, тем более, о каких-то его планах. У него перед глазами была небывалая добыча, и он спешил получить свое, пока не появился десятник и не наложил на нее лапу. Он развязал пояс и спустил штаны до колен. Эта женщина была явно не девственницей, и для рабского рынка ее беречь не стоило. Естество его торчало вперед и вверх, и татарин, чуть приподнявшись на носках, вогнал его в женщину. Та дернулась и завыла низко, а насильник, хохоча, задергал задом. Федор Васильевич перестал сдерживать симбионта. Он только постарался, чтобы тот прихватил валяющийся на земле кол и сдернул со стены болтающийся там на деревянном колышке ржавый серп.
Татарин уже ничего не соображал. Он вцепился в бедра женщины мертвой хваткой, хрипел и хрюкал. И тут Федор Васильевич вместе с Федькой (уж тут-то они были заедино) от всей души вогнал кол татарину в зад. А стервец Федька еще упер тупой конец в землю и притопнул ногой, чтобы, значит, держался крепче. Клиент взревел, но как-то не по-мужски, с визгом. Басовитого рыка у него не получилось. Облом был ужасен. Федор Васильевич даже мимолетно татарину посочувствовал. И, главное, тот никуда не мог деться. Назад – значит, насаживать себя на кол. Вперед мешала женщина. А чтобы податься вбок, надо было сначала сдать назад, а там… В общем, оставалось только откатить телегу, что, естественно, никто делать и не собирался. А Федька, не оставив супостату времени для принятия решения, подбежал сзади и полоснул того серпом по горлу. Серп был совсем не таким, как у колхозницы на скульптуре Мухиной. Он вообще мало напоминал серп, а походил, скорее, на короткий, сильно изогнутый турецкий ятаган. Но форма, как оказалось, играла здесь второстепенную роль.