Поражало еще и великолепие отделки и декора. Прямо какое-то варварское нагромождение резьбы и позолоты. Резными и точеными деталями была усеяна вся кормовая надстройка, не считая носовой, а ахтердек был увенчан словно короной позолоченными релингами с разнокалиберными балясинами. Кормовые балконы подпирали прихотливо изогнутые тела наяд и прочих нептунов. Даже пушечные порты на верхней палубе украшали затейливые веночки.
Вот к такому изыску испанских судостроителей направлялась шлюпка со «Скитальца». Князю было хорошо, он сидел на корме, лицом вперед, а вот гребцы извертелись на своих банках, пытаясь одновременно и грести, и смотреть, куда же это они гребут. Хорошо, что грести было недалеко и они в конце концов добрались до цели, а ведь запросто могли затянуть экспедицию, будь объект метров на десять подальше.
Шлюпка подошла к борту там, где на обшивку были набиты толстые доски стационарного штормтрапа. Возле него сохранились рымы для швартовки шлюпок.
Как только шлюпку пришвартовали, среди гребцов возникла перепалка. Выясняли, кому оставаться в лодке. Оставаться не хотел никто. Однако Князь быстро пресек разгорающиеся разногласия, пообещав оставить всех. Страсти угасли, и в лодке остался обиженный на всех и вся Пашка. А вот Князь первым, за ним Осип и Иван стали подниматься по трапу. До палубы было недалеко, потому что галеон сидел гораздо выше ватерлинии, да еще и с дифферентом на нос. Тому, скорее всего, было две причины: или волны нашли дырки на палубе, через которые и залили трюма; либо в корпусе открылась течь, через которую внутрь медленно просачивается забортная водица. Третьей причины – боевых повреждений, Панин чего-то не заметил, хотя корпус он осмотрел достаточно тщательно.
Между тем, члены экспедиции один за другим достигли палубы. Еще некоторое время над высоким фальшбортом маячили их головы, потом и они исчезли. Панин предполагал получить результаты осмотра примерно через час-полтора, поэтому, строго посмотрев на Акимку и для верности погрозив ему кулаком, он отправился на обход своих владений. Камбуз он, как обычно, оставил на сладкое.
В носовой каюте на настиле возилась малышня, обе купчихи сидели на койках и что-то шили. Бердыш возлежал справа от входа и, увидев Панина, скорчил страдальческую рожу. Но Панин не обратил на выражение его лица никакого внимания и справился о здоровье подопечного у сидящей рядом Марфы. Она вместо ответа откинула укрывавшее Бердыша одеяло. Тот спервоначалу сделал вид, что застеснялся, но, заметив, что никто не обращает на это внимания, насупился. Панин посмотрел и едва не присвистнул: вся правая половина тела Бердыша была сплошным синяком с плавным переходом цветов от желто-зеленого до синего. Радовало, что багровые тона практически исчезли. Панин покачал головой и отошел, а Марфа продолжала кормить больного с ложки, делая вид, что не замечает, как его лапища покоится на ее бедре.