Наш путь лежал на северо-восток – об этом явно указывало взошедшее над горизонтом светило. Аурег ярким диском освещал раскинувшуюся впереди долину, утопающую сейчас в яркой весенней зелени. Вдалеке виднелись небольшие холмы и невысокие каменистые скалы. Рутанг направлялся именно к ним.
Мы сидели молча, но стоило только отъехать подальше от невольничьего рынка, как наместник стал задавать вопрос за вопросом, напрягая мои нервы до предела.
– Как тебя зовут?
Я не стала ему отвечать, не хотела. Мне было страшно. Я не знала, чего можно ожидать от этого мужчины: от – бога, спустившегося с небес.
– Послушай меня, я – наместник, я призван соблюдать и чтить законы на Восточных землях Табирии. И прямо сейчас либо мы по-хорошему разговариваем, и ты рассказываешь мне всё то, что мне важно знать, либо чуть позже состоится уже допрос по всем полагаемым протоколам. Так ты будешь сотрудничать?
– Буду, – выдохнула я.
А что ещё мне оставалось делать? Мне было страшно от одной только мысли, что меня станут допрашивать. Ведь поговаривали, что при допросах могут применять и пытки, а я их точно не выдержу.
– Вот и хорошо. Но помни главное, не ври мне, я этого не терплю. Я сам всегда говорю правду и требую того же от других. Я не приемлю ложь ни в каких видах и проявлениях. И за раскрывшуюся ложь, я караю сильнее, чем за проступки. Поэтому тебе следует говорить мне только правду. Это ясно?
– Да, – горько выдохнула я. – Ясно.
– Кто ты?
И собрав волю и решимость, я твёрдо высказала как данность:
– Я – принцесса Табирии.
– Принцесса Табирии? – с вопросительным оттенком в голосе переспросил он. – И почему ты называешь себя принцессой?
– Так зовут меня люди моего племени. Для них я являюсь принцессой. Потому, что рождена от простой табирианки и бога.
– Ну, да. Ну, да... – он чуть усмехнулся. – И кто твой отец, принцесса?
– Один из ваших – один из богов.
– Кто именно? – твёрдо и с нажимом спросил наместник.
– Да какая в том разница, кто он?! Бог и бог. Я никогда его не видела. И вообще, ты – первый в моей жизни бог, которого... я вижу, с которым говорю.
– А твоя мама...
– Моя мама умерла, – с горечью в голосе я оборвала его речь. – Так что она не сможет показать, кто мой отец.
– Ясно. Сожалею твоей утрате, – тихо произнёс он, а потом ещё тише добавил уже на своём языке: – Ещё бы знать, кто из наших так вероломно преступил закон девятнадцать-двадцать лет назад.