Сегодня я надела лучшее из того немногого, что у меня было: темно-синее бархатное платье. Цвет напоминал глубину ночного неба или темные воды реки Аштар. Бархат был густым, тяжеловатым, с глубоким ворсом, который ловил свет свечей и факелов, отливая легким благородным блеском. Платье было пышным от талии книзу, с несколькими нижними юбками из более жесткой ткани, которые создавали объем, но без излишеств – никаких кринолинов в провинции не водилось. Лиф был узким, почти сковывающим, с жестким корсетом внутри, который заставлял держать спину прямо, а дыхание делал неглубоким. Именно на лифе сосредоточилось единственное украшение: он был расшит серебряными нитями в виде причудливого, но не слишком сложного узора – стилизованных волн или, может, сплетающихся ветвей. Рукава были моей слабостью – пышные «фонарики» от локтя до запястья, слегка присобранные у плеча и свободно ниспадающие вниз, открывая узкие манжеты из тонкого белого батиста. Под платье я надела единственные приличные туфли – темно-синие бархатные, на невысоком, но устойчивом каблучке, которые уже начинали немного натирать пятки.
Личная горничная, смешливая толстушка Мэри с вечно розовыми щеками, уложила мои темно-каштановые, чуть вьющиеся волосы. Прическа получилась незамысловатой, но аккуратной: часть волос была собрана сзади в тугой узел, а несколько прядей искусно выпущены обрамлять лицо и смягчать его угловатые черты. Никаких сложных валиков, локонов или диадем из волос – Мэри не владела такими премудростями. Затем она сделала мне легкий вечерний макияж: лишь чуть подчеркнула острые скулы легкой пудрой цвета загара, нанесла на немного пухлые губы бальзам с едва уловимым розоватым оттенком, а на черные ресницы – крошечную тушь, чтобы глаза, серо-голубые, как дымка над горами, казались чуть выразительнее. Никаких ярких румян или помад – не в моем стиле, да и не к лицу.
На шею я надела главную фамильную драгоценность – тяжелое золотое колье в виде гибкой ленты, украшенное крупными, глубокого василькового оттенка сапфирами в старинных кастах и мелкими бриллиантами, искрящимися холодным блеском. Оно ощущалась непривычно тяжелым и чужим. В уши – серьги-гвоздики с такими же, чуть меньшими сапфирами. Все, я готова. Можно спускаться по холодным каменным ступеням к гостям, застыть на мгновение на пороге бального зала, собрать на губах улыбку – ту самую, светскую и безупречную – и притворяться, что я очень, очень рада их видеть. Ну просто счастлива, да. Как же иначе.