- Добрый вечер, найра Маргарита, – прогремел бас, перекрывая общий шум. Ко мне подошел, слегка переваливаясь, высокий, плотный, как добротный дубовый шкаф, Ольтар горт Канранский, барон Годарский. Его лицо, обветренное и красноватое, было обрамлено аккуратно подстриженной седой бородой. На груди поблескивал орден за какую-то давнюю кампанию. – Вы чудесно выглядите сегодня. Бархат вам к лицу, – добавил он, и его маленькие, глубоко посаженные глазки скользнули по моему платью с оценкой, от которой внутри все съежилось.
- Благодарю вас, ваша милость, за столь любезные слова, – вынужденно затрепетала я ресничками, опуская взгляд вниз, к его массивным, украшенным перстнями рукам. У барона имелось большое, богатое поместье на плодородных землях южнее Аштара и трое неженатых сыновей, старшему из которых едва исполнилось двадцать. И я, скрепя сердце, рассматривала каждого из этих юнцов (о которых знала лишь по слухам – ленивых, избалованных и не слишком умных) как своих потенциальных женихов. Они, правда, не торопились отвечать мне взаимностью, да и сам Ольтар, видимо, не считал графиню Артараш достойной партией для своих отпрысков. Но ведь все могло измениться в любой момент, стоило только зацепиться за ниточку. – Прошу, не стойте здесь, проходите в зал. Я приказала открыть специально для вас ту самую бутыль с выдержанной вишневой наливкой, что делал старый погребщик по рецепту моего прадеда. Говорят, она обладает... особенным вкусом.
Глаза Ольтара предсказуемо заблестели с вожделением, как у кота, унюхавшего сметану. О, он был известным на всю округу любителем крепких наливок, особенно вишневых. Его губы мгновенно расплылись в довольной улыбке. Правда, я прекрасно помнила прошлые приемы: после второй, максимум третьей рюмки этой "огненной воды" барон становился развязным, громким, и к нему лучше было не подходить – засыплет пошлыми шуточками и начнет хватать за руку "для галантности". Но что ж поделать, ради потенциальных женихов и укрепления положения приходилось чем-то рисковать. Хотя бы собственным спокойствием.
Я задержалась на ступенях, наблюдая, как последние гости, обмениваясь церемонными поклонами и улыбками, скрываются в сияющем проеме дверей зала. Гул голосов оттуда становился все громче, смешиваясь со звуками лютни, на которой где-то в углу начал наигрывать музыкант. Когда холл окончательно опустел, я сделала глубокий вдох, ощутив, как корсет впивается в ребра, и перешагнула порог зала последней. Тяжелая дубовая дверь с глухим стуком закрылась за моей спиной лакеем. Вечер, полный притворства, светской лжи и тонких игр, официально начался. Моя роль "самой настоящей радушной хозяйки" вступила в свою главную фазу.