Оливия открыла книжку. Тонкие пальцы — с идеальным лаковым покрытием — застыли на страничке. Она взяла ручку. И… зависла.
Я смотрела на неё. Без страха. Без злобы. Только с ледяным, терпеливым презрением. Я видела, как напряглась её челюсть. Как слегка дёрнулся мускул у виска. Как кончик пера оставил чёрную точку, но дальше не двинулся. Тишина гудела, как перед грозой.
Я медленно наклонилась. Склоняя голову набок, почти ласково, почти как будто собираюсь что-то прошептать на ушко, едва-едва дыша на её щёку.
— Если вы решите не ставить зачёт… — мой голос был мягким, шёлковым. Но в этом шелке был яд. — Я подам прошение на пересдачу с комиссией. В присутствии ректора.
Я выпрямилась и улыбнулась. Не открывая зубов. Хищно. Сдержанно. Красиво.
— Уверена, он с удовольствием послушает, как вы, женщина с разбитым сердцем, ставите двойки другим женщинам... просто потому, что они красивее, умнее… и более востребованы.
Хруст.
Она сломала ручку прямо в пальцах.
Чернила расплескались по ведомости, капнули на край зачётной книжки, оставив грязное, чёрное пятно. Как будто кровь. Я не отводила взгляда. Видела, как напряжение и ярость вздуваются в ней, как лавина перед обвалом.
— У вас, Востерштейн, патологически завышенная самооценка, — процедила она, не поднимая глаз.
Я легко хмыкнула:
— А у вас — нервная система, не рассчитанная на честную конкуренцию.
Пауза. Мертвая, тяжелая.
Она вытянула из ящика новую ручку. Расписалась быстро. Движения резкие, почти злые. Поставила зачёт. Но… не отдала.
Просто оставила зачётку лежать между нами, как вызов.
Я кивнула. Медленно, гордо. И прошептала почти беззвучно:
— Прекрасно. Значит, будем жить.
Оливия поднялась. Я не отступила. Она подошла ближе. Настолько, что я почувствовала холодную свежесть её парфюма — жасмин, хрустящее серебро, что-то пряное, ледяное. Женственный и безжалостный запах.
— Ты не представляешь, во что вляпалась, — прошептала она. Голос её стал шипением. Ядовитым, как змея под кожей. — Думаешь, теперь тебя примут? Думаешь, тебе позволят стать его женой? Ты — никто. Твоё имя — имя опального рода, позора, предательства. А он… он — не просто преподаватель. Он не такой, как все. Он принадлежит... Ты даже не знаешь, кто он на самом деле.
Я не шелохнулась.
— А ты — всего лишь временное развлечение, — её глаза горели, но под гневом я уловила ещё кое-что. Горечь. Страх. Сломанную надежду.