Он провёл рукой вдоль моей талии, так медленно, как будто хотел запомнить каждую линию, каждый изгиб, каждую дрожь.
— Ты дрожишь, — сказал он, почти ласково. — Боишься?
Я не ответила. Я не могла. Горло сжалось, дыхание перехватило, а в голове звучало только одно:
Не смей плакать. Не смей наслаждаться. Не смей быть слабой, когда тебе нравится каждое его прикосновение.
Его ладони коснулись моего бедра — не торопливо, как у любовника, а властно, как у магистра, который уже решил, что он будет делать с твоей душой и телом.
Он притянул меня к себе — резко, жёстко, как будто хотел стереть грань между «ученица» и «расплата».
Я вскрикнула — не от боли, нет, а от резкой, острой волны чувства, которое нельзя было назвать иначе как… страшное удовольствие.
Он поцеловал меня. Без нежности. Без игры. Это был поцелуй, который говорил:
«Теперь ты — моя. Без остатка. И ты ещё будешь умолять, чтобы я не останавливался».
Его пальцы скользнули вверх, по спине, и я почти потеряла равновесие. Мне казалось, что я распадаюсь. На мысли. На плоть. На слёзы. На стоны, которые вырывались из моего рта вопреки воле.
А он продолжал.
Он целовал мою шею, плечи, грудь — с той неторопливой тщательностью, которая больше подходила скрупулёзному палачу, чем любовнику. И каждая секунда тянулась вечностью, в которой я теряла честь, гордость, память о матери и даже ощущение дощатого пола под ногами.
Он использует меня.
Как вещь. Как игрушку.
И всё во мне протестует.
Кроме тела. Проклятого, подлого тела, которое извивается под его прикосновениями, как будто жаждет ещё.
Я... я монстр?
Или просто... шлюха?
Он поднял меня, снова посадил на край стола, как трофей, как объект, как реликвию падения. Я ахнула. Его руки раздвинули мои бёдра с такой уверенностью, будто он делал это сотни раз — не со мной, нет, со всеми. Со всеми, кто был до меня. И с теми, кто будет после.
Но в этот миг, в этой комнате, в этом мире — была только я. Только он. И моё тело, которое стонало за меня.
Он расстегнул брюки, достал свой огромный эрегированный член и вошёл в меня — не спросив, не извинившись, не притворившись. Как закон. Как приговор. Как та сумма на банковском счету, которую я пыталась собрать месяц назад, поедая тухлый сыр и плача в студенческом туалете над приложением с балансом.
Я зажмурилась. Я пыталась представить, что нахожусь где-то ещё. Что это — не я. Не здесь. Не так. Но всё вокруг было слишком настоящим. Его руки. Его дыхание. Его вес. И мои собственные стоны, вырывающиеся наружу, как предательство.