***
Катя тряхнула головой, пытаясь избавиться от окутавших ее
воспоминаний. И ребенка им Бог не дал, даже утешения у нее нет! А как они
мечтали, как мечтали! Губы задрожали, но она не дала себе расплакаться: «Прав
батюшка Никодим! И баба Люба права! Надо учиться жить без Димы. Никуда от этого
не деться».
Она вставила ключ в замок зажигания и нажала на сцепление. Вскоре
мотор довольно заурчал, и машина тронулась с места.
Катя
19 июля
2020 года, воскресенье
На выезде из Дубского, возле автобусной остановки, Катя заметила
Сонину учительницу Татьяну Александровну.
«Позову с собой, — решила Катя, — нечего ей в душном автобусе
трястись!» Притормозила и пригласила садиться в машину. Татьяна Александровна
благодарно нырнула в уютный салон.
Разговор не клеился. Обменялись дежурными фразами о погоде,
небывалом урожае огурцов и обе смущенно замолчали.
— Екатерина Юрьевна, как Сонечка? — сочувственно спросила Татьяна
Александровна.
— Плакала сильно! Для Сони смерть Димы огромное горе. Места себе
не находила. Да еще карантин этот! В школе ей, среди детей, легче было бы. —
Катя помолчала и добавила: — Я в интернете много статей прочитала, как помочь
ребенку справиться с горем. А то и не знала, как к ней подступиться. Сейчас
лучше. Уже не плачет.
— Уж отступила бы эта проклятая болезнь, что ли, — с досадой в
голосе посетовала учительница. — А то переведут детей снова на дистанционку!
Для маленьких это не учеба, а мучение.
— Что уж будет! — философски ответила Катя.
Она вынула из сумки зеркальце и бросила взгляд на свое отражение.
Лицо чуть порозовело, в глаза вернулась прежняя синева. Освобожденные от шарфа
каштановые волосы густой волной вольготно раскинулись по плечам. Вот только
пухлые губы от постоянных закусываний растрескались и покрылись коркой.
Катя вздохнула: «Надо прекращать слезами заливаться, а то и правда
батюшка епитимью наложит. Баба Люба — старая зануда, но в мудрости ей не
откажешь — живой о живом думать должен. А я о Диме постоянно думаю! Не могу не
думать о нем, не могу и все!»
Она почувствовала, что вот-вот заплачет.
И вдруг разозлилась на себя по-настоящему. Так разозлилась, что
изо всей силы сжала руль, даже костяшки пальцев побелели и заломило в плечах:
«Все, хватит! Плакать теперь только дома буду, закрывшись в спальне». В Катиной
голове лихорадочно носились мысли: «С десяти вечера до полуночи. Ни минутой
раньше, ни минутой позже! Два часа — хоть рыдай в голос, хоть о стенку головой
бейся! Уж как-нибудь до десяти вечера вытерплю, чтоб повыть от души и с Димой
наговориться!»