Не отрывая взгляд от танцующей юной нимфы, Денис только и смог,
что немеющими губами шепнуть, спросить:
- Кто это, Федя?
- А! Эта? Это Танечка Иванова, - ухмыльнулся граф. – Между
прочим – наша новая балетная звезда!
- Вот как… А… А ты меня ей представишь?
- Всенепременно! О, да ты поплыл, друг.
Так вот и ворвалась в сердце Дениса новая пылкая любовь. Тут же
сложились и стихи, словно сами собою:
Я – ваш! И кто не воспылает?
Кому не пишется любовью приговор?
Как длинные она ресницы подымает,
И пышет страстью взор.
Страсть страстью, однако, отношения меж молодыми людьми пока что
оставались чисто платоническими. Майков очень уж сильно берег своих
воспитанниц, почти никуда не отпуская. Да и Танечка, к слову
сказать, оказалась девушкой чистой и честной, к тому же в те
времена было не принято форсировать события.
Вот и томился Денис, вот и ждал, нарезая круги вокруг старого
серого дома, «казармы», где под строгим приглядом «цербера»
Украсова и проживали юные воспитанницы театрального училища. Да что
там говорить, даже на репетиции девчонок возили в специальном
возке, в «воронке», как прозвал его Дэн. И нужно было еще
постараться улучить момент, чтобы свидеться, шепнуть что-то нежное,
дотронуться до руки, передать небольшой подарок… Утешало лишь то,
что все еще только начиналось.
Вернувшись домой, погруженный в невеселые мысли Денис еще не
успел отобедать, когда внизу послышался шум, хохот, и громкий голос
Американца оторвал гусара от софы:
- А-а-а! Он еще и валяется! Поди, не вставал?
- О, Федя! – слабо улыбнулся Дэн. – А мы как раз обедать
собрались. Давай с нами.
- Обедать? Ой, брат, - изобразив на лице конфуз, граф подмигнул
хозяину. – А я тебя сам хотел обдать позвать. За тем и явился.
Знаешь, какой мне пирог прислали из Страсбурга? Не знаешь! И не
можешь знать. Едем же скорей, отведаешь… и не только пирог.
Последние слова Толстой произнес едва слышно, ибо в комнату как
раз вошла Сашенька:
- Ой, граф! Оставайтесь с нами обедать.
- Да я ж, милая Сашенька, к стыду своему, братца вашего к себе
отобедать зову.
- На какой-то там пирог, - вскользь добавил Давыдов.
- Да! На пирог!
Уж такой человек был граф Федор, что ему ну никак невозможно
было противиться, решительно никаким образом! Уговорить Американец
мог любого – уговорил и Сашеньку отпустить братца, поддался на
уговоры и Денис.