- А ты, Фекла Матвеевна, откуда про поляка знаешь?
- Кто-то из дев жалился, - желтолицая ведьма поджала губы,
отчего еще больше стала похожа на воблу. – Мол, приставучий,
поляк-то… Все время ведь с ними. Танцевать учит, да и так… болтают
там все без умолку.
Вот это – да, вот это – правильно. Давно надо было опросить и
балетмейстера, и всех балетных… Денис этого не сделал, понадеялся
на полицию… И впрямь, чего не в свое дело встревать? Кто ему эта
Катенька Изольдова? Да никто. Ну, жалко, конечно, девчонку, но… Как
говорится – с глаз долой, из души – вон. Другое дело сейчас… после
убийства Ульянки. Теперь же, очень на то похоже, нешуточная угроза
нависла над всеми балетными девушками… не исключая Танечки
Ивановой. Ах, Танечка, Танечка... Пепельно-русые волосы,
густо-зеленые большие глаза… словно омуты - тянут, тянут…
Ах, влюбчивым оказался гусар! А, может, оттого это, что не
шибко-то везло ему с женщинами? Да что сказать, уж скоро тридцать,
а до сих пор не женат! Хотя… он же все ж таки не какой-нибудь там
простолюдин-лавочник, а особа дворянского звания! Это девки в
восемнадцать лет – уже староваты, их-то замуж в
тринадцать-пятнадцать лет старались выпихнуть… что дворянок, что
крестьянок.
И все же… Пусть с Софьей тогда не сложилось, но… Ах, Танечка,
Танечка…
Выйдя из дома, Давыдов уселся в коляску и сначала поехал домой –
обедать. По пути, да и за обедом же, все размышлял, думал. Самое
главное сейчас было решить, каким образом и где опросить балетных?
Их загородное обиталище – «общага» - зорко охраняемое неподкупным
цербером Украсовым, для этих целей явно не подходило по той простой
причине, что проникнуть туда не имелось никакой возможности… да
любая попытка вызвала бы скандал. Разве что упросить Майкова… Тот,
верно, и разрешил бы, да только вот впутывать в это дело лишних
людей Давыдов пока что не собирался. Оставалось одно – напросится
все к тому же Майкову в гости, на загородную дачу, в его домашний
театр, а там, на месте… может, что и придумается.
Для этой цели Денис использовал своего дружка Американца,
человека, вхожего в Москве в любое общество. К идее приятеля граф
отнесся с энтузиазмом:
- А что? И съездим, развеемся. А то Ульянка эта… Жалко девку! Я
на похороны червонец дал.
Червонец… Давыдов запоздало подумал, что и ему было бы неплохо
тоже что-нибудь дать… Однако, уже поздно. Родственников у покойной
танцовщицы не было, а на том свете денежки ни к чему.