Этот богатырь и был мой отец Ян, получивший по бывшему своему ремеслу прозвище Усмович>5. Отец участвовал во многих походах великого князя Владимира – и на печенегов, и на непокорных князей, заслужил себе славу великую, но почему-то прискучила ему жизнь раздольная, да кочевая и по просьбе своей был отпущен князем Владимиром в Переяславль воеводой к князю Афанасию…
Но что-то изменилось в степи за короткий миг. Так бывает – смотришь на только что виденное и вдруг замечаешь – не то что-то, что-то изменилось, а вот что именно – надо еще вглядываться вдаль и вглядываться…
Точно – вдали, на самом окоеме появилась жирная черная точка, а чуть впереди нее точки поменьше – караулы печенежские… Не обмануло отца предчувствие – идут печенеги!
Сзади подъехал отец:
– Сотен пятьдесят, – определил он и поворотил коня, – быстрей до сторожи! – я пришпорил Красавца и поскакал вдогонку за отцом.
На моей памяти печенеги уже приступали к городу три раза, последний – когда мне было годов пятнадцать. Запомнились горожане, ругающие со стен врагов и грозящие им секирами. Под валами тысячи конников, стрелы их летели стойно туче, затемняя солнце, но обычно втыкались в частоколы без всякого вреда и потом наполняли тулы княжеских дружинников.
Старшой сторожи – Кузьма Сиплый – могутный ратник годов сорока, со спускающимися до ключиц усами сразу же вопросил:
– Поджигать? – Батя кивнул. Из землянки вышли ратные – Степан и Онуфрий – молодые вои, годов на пять старшей меня. Увидав занимавшийся сигнальный костер Степан спросил:
– Много? – Отец кивнул:
– Сотен пятьдесят, – Степан покачал головой. Онуфрий выругался и пошел в землянку собираться.
– К вечеру быть с первой сторожей, – наказал отец Кузьме и пришпорил коня. Вдали уже еле заметно виднелся язык костра на соседней стороже. С приближением он вырастал в громадное кострище.
Мне стало тоскливо. Мы ехали вестниками беды и она шла впереди нас выраставшими кострами и уйти от этой неизбежной дороги не было возможности.
На огородах близ Трубежа гнули спины многие переяславцы. Они уже увидали загоревшиеся костры и нас – приближавшихся к городу вестников беды – воеводу с сыном.
Люди стояли вдоль дороги, вглядываясь в даль, будто не веря глазам своим. Не привыкать им было к опасному соседству со степью, но всякий раз они не хотели верить в то, что кончилось время мирных трудов и началось ратное время. И не соленый пот, а кровавый надо им утереть за родную землю.