Таким образом, они скоро отъехали на двенадцать лье от Во; там они поменяли лошадей и устроили нечто вроде почтовых подстав. Во время этой остановки Портос решился деликатно расспросить Арамиса.
– Тихо! – отвечал Арамис. – Знайте только, что наше благополучие зависит от нашей скорости.
Портос ринулся вперед, как будто он был еще мушкетером 1626 года, без гроша в кармане.
– Меня сделают герцогом! – сказал он громко, хотя говорил сам с собой.
– Возможно, – отвечал улыбаясь Арамис. Лошадь Портоса обгоняла его, поэтому он услышал его слова.
Голова Арамиса горела. Деятельность тела не могла угнаться за деятельностью духа. Безудержный гнев, острая боль, смертельные угрозы – все это смешалось, корчилось и грохотало в душе прелата.
На лице его были заметны следы этой жестокой борьбы. Имея возможность на большой дороге отдаваться, по крайней мере, впечатлениям момента, Арамис сыпал проклятия при каждой ошибке коня, при каждой неровности дороги. Бледный, то обливаясь горячим потом, то холодея, он стегал лошадей и пришпоривал их до крови.
Портос стонал, видя это, хотя чувствительность и не была его главным недостатком. Так скакали они в течение восьми долгих часов, пока не добрались до Орлеана.
Было четыре часа дня. Арамис, проверив все свои дорожные впечатления, решил, что ничто не указывает на возможную погоню.
Было совершенно невозможно, чтобы отряд, способный захватить Портоса и его, имел бы достаточное количество подстав, чтобы пробежать сорок лье за восемь часов. Таким образом, даже допуская погоню, беглецы, по крайней мере, на пять часов опережали преследователей.
Арамис подумал, что отдохнуть, конечно, не помешало бы, но продолжать путешествие все-таки лучше. Если двадцать лье проехать с такой же быстротой, то уже никто, даже д’Артаньян, не сможет поймать врагов короля.
Поэтому Арамис, к огорчению Портоса, снова сел на лошадь. Они скакали до семи часов вечера, оставался один почтовый перегон до Блуа. Но там серьезная помеха встревожила Арамиса. На почте не было лошадей.
Прелат стал размышлять, как его враги ухитрились отнять у него возможность продвигаться дальше. Он не верил в случай и доискивался причины – он склонен был допустить, что отказ в лошадях в такой час в таком месте был результатом приказания свыше, приказания, отданного для того, чтобы задержать бегство человека, который мастерски возводит на престол и низлагает с него королей Франции.