Демоны развернулись в боевом порядке.
Три.
Костяные гребни ощетинились в нашу сторону.
Два.
Вертушки закрутились на месте с ошеломляющей скоростью и рванули вперед, сужая смертельный круг.
Один.
Единым ударом я вогнал искрящийся шар в землю.
Все звуки стихли. Опустилось непроницаемое безмолвие. Демоны застыли в пяти шагах от нас в атакующих позициях. Происходило то, что называлось
замиранием
– странный эффект, возникающий при соприкосновении энергии Врат Шаоса с материей реального мира. Это длилось каких-то две-три секунды, но и того достаточно, чтобы я успел перенаправить разрушительные потоки и оградить себя и рядом стоящего от смертельного удара.
Земля пошла волнами. Прокатился далёкий рокот, переходя в нарастающий гул. Воздух всколыхнулся, сгустившись до кисельной массы. Вокруг нас обозначился огненный круг. Его диаметр составлял… Господи, да я и на эстафете так далеко не бегал! Что происходит?
Земля вспучилась и из её недр вырвался столб чистого огня, в миг испепелив всю живность. Я бы и пальцами прищёлкнуть не успел, как мы с Венди остались на поле одни посреди выжженного идеального круга. И только пятачок, на котором мы стояли, оказался нетронутым. Картину безобразия завершали чёрные хлопья, разносимые по игровой площадке подувшим ветром.
Не понял… Что это только что было?
– Уже всё? – выглянул из-за моего плеча Венди.
От моей правой руки поднимался дымок, но кожа опять стала чистой и гладкой.
– Что это… что произошло? – В горле пересохло, и мой голос звучал хрипло, а от того устрашающе.
– Двадцать седьмая ступень, – робко, с проклюнувшейся гордостью сообщил Венди.
– Двадцать седьмая?! Совсем рехнулся? Да ты… Да как!.. – Я дико огляделся и, увидев нетронутую землю вне арены, облегчённо вздохнул. – Мы могли спалить трибуны с императорской ложей заодно, ты это понимаешь? – заговорил я проникновенно, нервно улыбаясь.
– Шестой ступени для уничтожения тварей могло быть недостаточно...
Я схватил его за грудки. Он уставился мне в глаза своим непоколебимым взглядом.
– Венди, не зли меня. Лучше не зли меня, Венди.
Пошатнувшись, я оперся на подставленное другом плечо.
– Эй, ты полегче. Ведь это двадцать седьмая, ты вдумайся… – увещевал меня он. И мы побрели прочь с обуглившегося и дымящегося поля с рытвинами и ямами. По обжигающей даже через подошву обуви земле.