Но старый Барки еще держался. У него была армейская пенсия —
выслуга минимальная, пятнадцать лет, но на эти деньги он сейчас и
влачил свое существование. Кое-как платил за комнату в коммуналке,
а остальное спускал на выпивку. Если же не хватало — собирал
металл, бутылки, брался за мелкие подработки. Единственное, что
Барки люто ненавидел — шабашить грузчиком. У него еще с армейских
времен была надорвана спина, но если уж совсем близко подходил
монстр алкогольного делирия, коего в простонародье называли просто
— белочка — приходилось браться и за такую работу.
Так что сейчас Барки уныло брел по рассветному Агиону, сжимая в
руках заветную пятерку франгов, что он получил за ночную разгрузку
контейнеров в порте. Бригадир обещал по семерке на нос, но, как это
обычно происходит, обманул. Заплатил только пятак. Ну да ладно.
Чекушка «Особой» стоила 1 франг 49 лигов, как раз сейчас —
поправить здоровье после физических нагрузок. Найти бы еще десять
лигов, и можно купить флакон отличной «Агионской», что продавалась
в магазинах по государственной цене в 3 франга 61 лигов. Но десяти
монеток у него не было — все, до последнего лига выгреб из карманов
и заначек еще позавчера, когда соображали с такими же двумя
страдальцами на бутылку портвейна. Опять же, строго в медицинских
целях — отсрочить наступление делирия.
Мужчина остановился, упер ладонь в ноющую поясницу и, чуть
придерживая свободной рукой кепку, закинул вверх голову, оценивая
яркость неба сквозь ветви деревьев. Уже светало — время было около
шести утра, а значит, когда он дойдет до конца сквера, к родным
общагам, в семь откроется и гастроном на углу. Туда он заскочит,
возьмет маленькую, но такую сладкую, милую чекушечку, которая
поможет унять боль в натруженных мышцах и больной спине, а потом,
уже вечером, он что-нибудь себе сообразит. Может, возьмет
портвейну, а может, и шиканет — денег хватит и на крепленое вино, и
на нехитрую закуску.
От одной мысли о выпивке его руки мелко затряслись, так что
Барки и не обратил внимания на то, что ветви деревьев над его
головой пришли в движение, хотя погода стояла спокойная. Но вот,
пьяница прошел еще полсотни метров и опять остановился — перевести
дух. Рядом, под старой ивой, крайне призывно стояла лавочка, что
приглашала присесть уставшего труженика и ветерана, и этому зову он
сопротивляться не посмел — рухнул на лавку, по-хозяйски раскинув
руки и, заломив кепи на затылок, уставился в сереющее агионское
небо, частично скрытое от глаз тонкой листвой. Чекушка…
Единственное, о чем мог думать Барки — как уверенным движением
скрутит жестяную пробку и, дав винта, в три глотка осушит бутылочку
на четверть литра. И довольный — пойдет отсыпаться.