- Конечно, я жив. Хотела избавиться от меня?
Рустам не целовал меня, а пожирал. Съедал все, до чего только мог дотянуться. Я упала на его грудь, еще помня о присутствии Давида, а вот Рустам - совсем обезумел. Забыл обо всем к чертям.
Басманов целовал прямо здесь и трогал за шею совсем не ласково. Он не научился быть нежным. Привык, что ему не сопротивляются. Перед ним все покорно встают на колени. Привычки бывают пагубными.
- Кхм… брат, ты не перепутал? – раздается голос Давида совсем рядом.
Наконец, мой рот оставляют в покое. Я делаю глоток воздуха и пытаюсь подняться с горы мышц.
Пока сильные руки не приколачивают меня обратно.
Черт!
- Давид, ты еще здесь? – Рустам недоволен.
- Твою жизнь спас я, а целуешь ее, - в голосе Давида звучит напускная обида.
Я смеюсь. Сначала тихо, затем в голос.
- А что, мне тебя целовать? Ну, иди сюда.
- Избавь, - морщится Давид, - к тебе тут врач пришел. Мозги вставлять, надеюсь.
Я резко поднимаюсь с жесткой груди и отшатываясь от Басманова. В палату входит мужчина лет тридцати, на вид - ровесник Рустама.
Поздоровавшись с нами, он сразу переходит к делу:
- Почему ты прогнал медсестру? Рустам, что это за выходки? Мы тебя еле спасли, ты помнишь? Сейчас же ложись под капельницу! Тебе нужен покой, и только.
Я кусаю истерзанные губы и вспоминаю аварию. Вспоминаю кровь и Басманова без сознания. Давид был прав: Рустама не только спасли, но и сделали из него огурчика. Сейчас лишь шрам на его левом виске напоминал о случившемся.
Мужчина в белом халате обводит нас серьезным взглядом и указывает на дверь.
- Гости на выход. Приемные часы окончены.
- Эй, дружище. Ко мне невеста пришла, - понижает голос Рустам, - на потом перенеси!
Уперев руки в бока, доктор выключил в себе доктора. И включил товарища. Это я поняла по тону:
- Какой ты борзый стал, Рустам. Либо ты ложишься под капельницу, либо я тебе голову сверну. Сам спас, сам и убью.
Молнии летали по палате. Доктор оказался непростым, раз может заявлять такое Басманову. Другой бы на его месте давно замертво упал.
- Без головы обойдемся. Веди свою медсестричку, - чертыхается Басманов.
А затем переводит на меня темнеющий взгляд:
- А ты притормози-ка. Есть один разговор, родная...
17. Глава 17
- А ты притормози-ка. Есть один разговор, родная…
Боже… Какой разговор?
Мысли закрутились вихрем. Значит, Рустам не забыл. Не простил.