И в этот миг Эсмирато понял, что пришла его очередь. Умирать.
Кармаэль поворачивался к нему медленно, он знал, что жертва никуда не денется, оттягивал момент наслаждения чужой смертью.
На Эсмирато взглянули нечеловеческие глаза, в которых билось неугасаемое пламя. И он сделал решающий ход, пока не поздно, пока руки противника не воздеты для вызова устрашающего огня. Он что есть силы двинул Кармаэля рукоятью сабли, надеясь, что голова у того прочная, не проломится. А потом еще раз. И ещё. Чтоб наверняка, наблюдая, как тот заваливается на обугленную траву и затихает.
Эсмирато, сжимая окровавленную рукоять сабли, стоял над поверженным принцем, обращенным в неведомую тварь, дыша, как загнанная лошадь, и чертыхаясь.
Это был один из самых запоминающихся и ужасных дней в жизни Третьего принца Кэшнаира, прибавивший первой седины к его волосам.
Через неделю я смог встать с кровати. Конечно, лекари советовали полежать еще неделю, но я больше не мог… глядеть на свои руки, лежащие поверх одеяла, и представлять, что всё могло быть по-другому. Как в видении за Вратами. Как руки Карвэла. Чёрные, словно уголь.
И было бы.
Я даже не знал, благодарить ли тёмного за оказанную «услугу», или при встрече дать в морду. Одно другому не мешало, но…
– Обо всём в подробностях сообщать необязательно, – просветил меня отец, когда я всё же нашёл в себе силы присутствовать на совещании. – Мы обсудили этот вопрос с сераскиром, Эль'Саапрана придерживается того же мнения.
Находившийся тут же, в императорском кабинете, министр тёмных, разодетый в шелка с серебряными узорами, одобрительно склонил голову, подтверждая слова отца.
Разумеется, всенародно объявлять, что Третий принц Кэшнаира вырубил наследника Саразийской Империи точным ударом рукояти по голове, не выгодно ни им, ни нам. Но всё-таки я ожидал, что хоть какие-то карательные меры против зарвавшегося тёмного будут приняты. Ну хотя бы из-за того, что моя черепушка могла и не выдержать натиска вражьей руки. А бьёт кэшнаирец не в пример больно. До сих пор голова болит, стоит только резко повернуться. А ему хоть бы хны, даже не извинился!
– Случившееся нельзя оставить в стороне, – продолжал между тем отец, заседая за письменным столом и обозревая строгим взором собравшихся. Араберто со своего кресла обменялся с ним взглядом.