Из живота сновидицы показалось обезображенное лицо куратора. А
из её плеча – уже латника. Вернее, часть от носа до рта. Его губы
задрожали, потом отлипли друг от друга. С них покатился хрип.
У Альдреда по спине побежали мурашки. Ему не хотелось повторять
их судьбу.
Первый бедолага раскрыл глаза, налитые кровью, и закричал.
Альдред почувствовал, как внутри у него всё сжалось. Он посчитал,
что у куратора сохранилась часть сознания, и был прав. Очевидно,
инквизитору не нравилось в новом теле. Приращенный чёрный плащ не
переставал надрывать голос.
– О Свет и Тьма… – прошептал непроизвольно воспитанник.
Эдени тоже не осталась без преобразований. Голову её крутило из
стороны в сторону, как мячик. Руки безвольно болтались плетьми.
Кожа приобрела землисто-серый оттенок. Шея чуть удлинилась и
изогнулась, напоминая утиную. Лицо несчастной переболтало в
непропорциональную, асимметричную, неясную мазню. Она выглядела,
как не до конца взбитый яичный желток. От прежнего облика девки
ничего не осталось.
Подсознательно Альдред сопоставил то, что услышал от ментора, с
увиденным. Он укоренился в осознании: Эдени, равно как и двух
инквизиторов, больше нет. По крайней мере, в привычном человеческом
понимании.
Это чудовище предстало перед ними – да не простое. Не от мира
сего. Явившее свой мерзкий, искажённый облик из глубин мироздания.
Оно заместило собой пойманную крестьянку, обрело более близкую себе
форму за счёт неё и двух инквизиторов. На выходе псы Церкви
встречали уже гигантское паукообразное нечто.
Тварь заклекотала. Из паучьего туловища торчал голый торс
волшебницы. Она развела руки в стороны. А прямо под ней разверзлась
пасть. Хелицеры застучали друг об друга. С них капала не то слюна,
не то яд.
Арахнид опёрся на приращенные конечности, служившие лапами, и
поднялся в самое удобное для себя положение. В нём остолбеневшие
инквизиторы насчитали целых полтора человеческих роста.
Его аляповатые конечности заканчивались длиннющими пальцами с
шишковидными суставами. Причем дистальные фаланги медленно
переходили в загнутые когти. Тварь представляла прямую и понятную
угрозу ревнителям веры.
Представляла бы, не преграждай магический барьер ей
путь наружу.
На языке у Альдреда вертелась догадка. Поверхностно, и всё же
лучше некуда она описала бы это причудливое чудище. Выразить вслух
мысль тот не успел.