Мне повезло — коридор был пуст. Тихонько, все еще не решив, что же мне делать и имеет ли смысл влезать в разговор, который вел сейчас Василий, я подобралась к двери первой мастерской. Она была приоткрыта, но, к сожалению, недостаточно для того, чтобы я могла подсмотреть. Поэтому пришлось довольствоваться приставленным к щели ухом.
И естественно, именно этот момент проклятущий Перфильев выбрал для того, чтобы распахнуть эту громадину, по-моему, вырубленную из цельного дуба. Получив основательную затрещину, я от неожиданности потеряла равновесие и наконец-таки грохнулась. Полированный паркет встретил меня очень недружественно, и на какое-то мгновение я, похоже, не только лишилась дара речи, но и возможности соображать. Наверняка только этим следует объяснять все дальнейшее.
Перфильев продолжал оторопело пялиться на меня. Впрочем, снизу было особенно хорошо видно, как на его веснушчатом лице удивление сменяется бурным весельем. И действительно — через мгновение негодяй захохотал, а потом уже знакомые заботливые руки подняли меня с пола, ощупали, отряхнули, повернули…
— Да это опять ты! Не сильно ушиблась? Наверно, маме следует не только объяснить тебе, что ходить следует, глядя перед собой, а не за спину, но и то, что подслушивание в цивилизованном мире считается не совсем приличной привычкой. Да и небезопасной… — античный бог — а это был именно он! — заботливо отвел с моего лба волосы.
— Черт!
— Больно?
— До свадьбы заживет! И… простите меня.
— Мне кажется, я это уже слышал. Дважды, — улыбаясь, пожурил он и взглянул так, что мне осталось только начать ковырять ножкой.
— Прекрати гоготать! — Внезапно мое смущение и вызванное им раздражение нашли себе жертву в Перфильеве.
— Шереметьево оказалось ближе, чем я до сих пор думал, или ты угнала вертолет?
— Билеты и документы нашлись у Наташки в сумке, — мрачно пояснила я и, решив сменить тему, заглянула в мастерскую. — Ну и где этот тип?
— Который?
— Не дури мне голову, она и так уже почти не соображает! Естественно, я имею в виду того самого…
— Вот он, — торопливо перебил меня Перфильев, пытаясь опять не начать смеяться.