Мы у них недавно выступали с концертом, показывали самодеятельность. Детдомовских заставили танец разучить, а мы пели песню «Нас в бой ведёт товарищ Сталин».
Мой личный друг – дядя Сергей Иващенко. Он пехотинец, вернее уже бывший. Пять вражеских танков подорвал собственными руками, у него есть медали. Я видел один раз, когда их для газеты приехали фотографировать. Одна даже «За отвагу». Он раньше жил в деревне, в Белоруссии. У него немцы убили всю семью и дом сожгли. У дяди Сергея Иващенко раньше была семья – жена и сын, как я.
У него одна нога, хотя под халатом это не очень заметно. Только штанина выглядывает на булавке, ходит он на костылях.
Говорит:
– Хорошие вы пацаны, Олежек и Эдька. Люди что надо.
– Откуда вы знаете? – спрашиваю.
Просто я сам пока не знаю, хороший я или какой? Вот Эдька – хороший, понятное дело. А я какой? Дядя Сергей Иващенко меня только четыре раза видел, не считая концерта.
– Знаю и всё, – говорит.
– А как? – я не отстаю.
Мне просто интересно стало, правда.
– Вот вырастешь, поживёшь с моё и поймёшь. Чего я буду рассказывать.
– Расскажите лучше про «Тигров», – поддакивает Эдька.
«Тигры» – новые немецкие танки. Дядя Сергей Иващенко их под Ленинградом гранатами взрывал и сразу после этого к нам попал, в госпиталь.
Он хмурится:
– Рассказывал уже.
– А в атаку идти не страшно? – Эдька не отстает.
– Страшно, да не очень, непонятно отвечает дядя Сергей. – Назад куда страшней улепётывать. На задах-то – заградительный отряд. Есть тут у нас один, с фашистской пулей в спине – лежит, прохлаждается.
Предатель, мы сразу понимаем.
– Война кончится, я к своим поеду, на пепелище.
Дядя Сергей Иващенко вынимает из-за пазухи хлеб.
– Нате, ребятки. Жуйте на здоровье.
Горбушка моя любимая.
Мы делим её пополам и съедаем.
Как все
В субботу я чуть с Коробкой не подрался. Вернее, почти подрался. Возле умывальника стою – у нас умывальники такие длинные – на своём месте, главное, стою – а он вдруг берёт и толкается. Я у него спрашиваю:
– Коробка, ты что?
А он опять толкается.
Ну, я его тоже пихнул – легонько, в грудь. А он – меня. А я его тогда за лямку от штанов схватил и дёрнул – и она оторвалась. Коробка вдруг как заорёт:
– Фашист! Фашист!
Я обалдел. А Коробка заплакал. Тут, конечно, Зинаида Георгиевна прибежала, надавала нам подзатыльников и поставила в угол. Меня в один, Коробку – в другой. Он стоит в своём углу и шепчет: