Еще ниже, за ровной площадкой, куда подъезжали санитарные автомобили и откуда, загрузившись, отъезжали, текла река в зеленом обрамлении растущих по ее берегам деревьев. Там большой дом с красной черепичной крышей соседствовал с серой каменной мельницей, а за деревьями, окружающими дом, полыхали вспышки орудий. Они стреляли в нашу сторону, за каждой двойной вспышкой следовал грохот, и трехдюймовые снаряды со свистом пролетали над нашими головами. Как и всегда, артиллерии нам не хватало. Внизу стояли только четыре орудия вместо необходимых сорока, и стреляли они па́рами. Атака захлебнулась до того, как мы спустились вниз.
– Вы русские? – спросил меня испанский солдат.
– Нет, американцы, – ответил я. – У тебя есть вода?
– Да, товарищ. – Он протянул мне бурдюк из свиной кожи. Эти резервисты солдатами могли называться только номинально и лишь потому, что носили форму. В наступлении их использовать не собирались. Они так и оставались под гребнем, собирались группками, ели, пили, курили и разговаривали, а то и просто сидели, уставившись перед собой, ждали. В атаку шли только бойцы Интернациональной бригады.
Мы оба выпили. Вода пахла асфальтом и свиной щетиной.
– Вино лучше, – заметил солдат. – Я принесу вина.
– Но жажду лучше утоляет вода.
– Нет большей жажды, чем жажда битвы. Даже здесь, в резерве я ее ощущаю.
– Это страх, – подал голос другой солдат. – Жажда – это страх.
– Нет, – возразил третий. – Со страхом приходит жажда, всегда. Но в бою очень хочется пить, даже когда не страшно.
– В бою всегда присутствует страх, – не согласился первый.
– Для тебя, – уточнил второй.
– Это нормально, – пожал плечами первый.
– Для тебя.
– Закрой пасть, – рассердился первый. – Я всего лишь человек, который говорит правду.
Этот апрельский день выдался солнечным, и ветер дул с такой силой, что мулы, идущие по тропе, поднимали облачка пыли, которые сливались в одно большое облако, и внизу длинные шлейфы пыли тянулись за санитарными машинами, пока их не разгонял ветер.
Я уже практически не сомневался, что в этот день меня не убьют, поскольку мы хорошо потрудились утром и дважды на начальном этапе наступления нас могли убить, но не убили, а такое вселяет уверенность. Первый раз это случилось, когда мы пошли за танками и выбрали место для съемки. Чуть позже я ощутил внезапную неприязнь к этому месту, и мы перенесли камеры на двести ярдов влево. Перед уходом я пометил первое место самым древним способом маркировки, и не прошло и десяти минут, как шестидюймовый снаряд взорвался в том самом месте и разнес бы в клочья любое человеческое существо, если бы оно там находилось. Но обошлось без жертв, появилась лишь огромная воронка.