- А потом она придёт на стройку, и всё ей вернут… - уговариваю
себя, проходя мимо, - деньгами, или там по хозяйству чего…
Липкое, противное ощущения соучастия в преступлении обволакивает
меня. С одной стороны, сделать что-то я не могу… да и глупо всё
это!
А ещё – опасно. Несколько сот мужиков, не обременённых моралью и
интеллектом, зато живо откликающихся на крик «Наших бьют», не
задаваясь вопросами – а за что, собственно, огрёб один из «Ваших»,
шакалами рыскающих по окрестности, это…
Сталкивался уже, и повторения не хочу! Как там… интеллект толпы
равен интеллекту самого глупого его представителя, поделённый на
количество членов[ii].
- … без денег не дам! – бабка, как опытная подпольщица, ведёт
свою борьбу, не открывая двери, - А ишшо мастер ваш, который Саныч,
обещал мне, старой, сапог в жопу вставить, если я…
- Бесславные ублюдки против Старой Самогонщицы, - несколько
истерично хихикаю я, и, проходя мимо трактора, невольно замедляю
шаг, прикидывая, что с ним можно…
- Да к чёрту… - опомнившись вовремя, шепчу одними губами, - вот
же возраст какой поганый! Давит гормон на мозг! Так давит, что до
полной отключки!
Трактор уже не виден из-за поворота, и я несколько расслабился.
Оглянувшись зачем-то ещё пару раз, пошёл спокойней.
Деревенская улица здесь пошире и не такая угандошенная. Обычная,
можно даже сказать - каноническая, со слегка горбатой, виляющей в
разные стороны дорогой, обочины которой прочерчены глубокими
колеями с зеленоватой от тины водой, где выведено не одно поколение
головастиков, считающих эти лужи своей Родиной.
Кое-где около домов высокие деревья, под ними грубо сколоченные
скамейки или чаще – обычные брёвна, наспех ошкуренные там, где
должно располагаться седалище. Всё очень неприхотливо и
своеобразно, с шелухой от семечек и стеблями бурьяна разной степени
чахлости, как неизменной частью местного дизайна. Культурной
особенностью.
Народу ни на улицах, ни во дворах, почти нет по летнему времени,
и…
- Да чёрт! – я шарахнулся от мужика, неожиданно спрыгнувшего с
пошатнувшегося забора.
Хохотнув, и показав нечастые и нечистые зубы, работяга подмигнул
мне, и, вытащив из-за пазухи редиску, небрежно обтёр её о рукав
спецовки и с хрустом откусил.
- Не убудет от бабки, - заговорщицки сообщил он мне, снова
подмигивая и скаля желтоватые зубы. Совсем ещё не старый, от силы
чуть за тридцать, работяга уже основательно потрёпан тяжёлой
работой, водкой, бараками и всей этой скотской жизнью, которую он,
наверное, считает совершенно нормальной.