— Селовек зе…
— Селовек. Тьфу. Человек. А чё, на, дай ему кусок лепёшки, а то
проклянёт ещё.
— Так и тибя завтла повесят. А пусть он вилёвку плоклянёт. Она и
полвётця. Слысал я, сто два лаза не весают. На католгу тоди услют,
как нас.
— Изыди. Какое тебе до меня дело?!
— Ты — селовек. Каздый селовек наполняит мою зызнь светом.
— Тьфу. Возьми кусок лепёшки и проваливай.
Левин открыл глаза. Он лежал на нижних нарах под тряпицей
какой-то и этой же тряпицей был прикрыт сопящий рядом индивид. Ныло
всё тело. Ильич попытался вспомнить с чего бы это. Помнил, что
плохо ему стало в парке, как сел на скамейку зелёную вспомнил,
потом удар в грудь чудовищный и туннель, в котором он тянулся к
Марьяне. Стоп, а где сейчас Марьяна? Что с ней? Последнее, что
видел, как она лежала возле скамейки и жёлтая куртка её осенняя
была в чём-то красном. В чём-то? В крови! Что ещё может быть
красным?! Но откуда кровь?
— Марьяна…
Владимир Ильич закашлялся, грудь заболела. Не заныла, а прям
заболела, словно кто кулаком пробил.
— Плоснулся. Пить, кусать хосес?
Ох, мышкин хобот, ну и рожа. Где-то по блату выдавали. Ноздри
отсутствовали, вместо них ямины — инопланетян всяких так в кино
изображают. Ресницы зато не подгуляли с бровями. Ну, на любителя.
Ресницы по паре сантиметров, и они ярко-рыжие. И брови рыжие.
Лохматые. А на голове, как и у всех дотоле виденных индивидов,
копна нечёсаных волос, у этого ещё и в сосульки типа дредов
скатанных по вискам. Ещё у рожи была проблема с зубами. Улыбка была
«голливудская» — спереди всех восьми зубов не было. А дальше все
чёрные. Губы справа были разорваны или разрезаны, и мог бы товарищ
с Гуинпленом посоревноваться за звание «человека, который
смеётся».
— Пить!
Левин попытался сесть. Привстал на локтях. Боли добавилось, но
как-то попить надо, ведь и в самом деле очень хотелось. В прошлый
раз Гоби была во рту, теперь Кара-Кум.
Дул ветер злой, что было сил,
Палящий зной с ума сводил.
И каждый жил мечтой
Одной — воды глоток.
ВИА из юности пел про Кара-Кум.
Черепок руки в веснушках с чёрными ногтями поднесли к
растрескавшимся губам Владимира Ильича, и он одним глотком всосал в
себя холодную, отдающую болотом воду. Хорошо? Ну так себе. Половина
воды пошла не в то горло, и долго потом с кашлем прорывалась
обратно.
— Не списы. Сё есть. Нада?