– Ты пьёшь, чтобы забыться, –
продолжал Кастельянос, – чтобы уснуть без кошмаров. Мне это
знакомо. Но ты засыпаешь прямо за столом, а это опасно. Они
наберутся смелости, услышав твой храп, и придут. Срежут кошелёк,
снимут обувь, вытащат подорожную, украдут шпагу. И вновь испугаются
– ведь ты проснёшься. Тогда тебе перережут глотку, чтобы
последствий не было. Логика трусов.
– Думаешь, я не почувствую, как
кто-то режет у меня кошелёк или снимает обувь? – криво ухмыльнулся
Эшли, представив себе эту картину.
– А что будет, когда
почувствуешь?
Теперь воображаемая картина стала
совсем не смешной, зато очень кровавой. Резня на постоялом дворе
королевской почты никак не входила в планы Эшли, и он был
благодарен Кастельяносу за сопровождение.
А на следующее утро после памятного
разговора на их дилижанс напали разбойники.
Подобное не было редкостью на дорогах
Валендии – слишком уж много в стране людей, владеющих оружием и не
приспособленных ни к какому ремеслу, кроме войны. Именно из-за
таких обыватели боялись Эшли и Кастельяноса, и все разговоры в их
присутствии стихали, а люди предпочитали смотреть себе в тарелку
или кружку. Все подспудно ждали, что вслед за Эшли и Кастельяносом
войдут ещё с десяток таких же молодчиков в тёмной одежде и при
шпагах. А после начнётся банальный грабёж, как правило, ещё и с
насилием.
Нечто подобное и собирались учинить
над почтовым дилижансом разбойники. Они напали на дилижанс на самом
длинном перегоне, когда до постоялого двора пришлось ехать ночью.
Они выбрали для нападения лучшее время – часы перед рассветом,
когда сидевший рядом с кучером охранник, вооружённый отличным
мейсенской работы мушкетом с колесцовым замком, потерял
бдительность. Он слишком долго бодрствовал, и все силы его уходили
на борьбу со сном. Тут даже самый тренированный человек, каким был
охранник, не выдержит и начнёт клевать носом. Он не услышал звона
тетивы, и умер, прежде чем понял, что случилось. Длинная стрела,
выпущенная из мощного арбалета, пробила ему грудь и пришпилила к
стенке кареты. Кучер рефлекторно натянул поводья, на что и был
расчёт разбойников, и лошади с усталой рыси перешли на шаг, а после
и вовсе остановились. Кучер потянулся к оружию охранника, но прежде
чем пальцы его сомкнулись на прикладе мушкета, вторая стрела
пронзила ему грудь. Он закашлялся и свалился с козел под ноги
замершим лошадям. Будь животные посвежее, они бы, быть может,
сорвались в неуправляемый галоп, понесли, испуганные запахом крови.
Но лошади были слишком вымотаны длинной скачкой, на безумие у них
попросту не осталось сил.