Эшли отлично видел это и понимал. Он
иногда задумывался, почему так происходит? Что за жуткая аура
смерти окружает его? Когда это началось? Хотя на последний вопрос у
него как раз был ответ, но о тех событиях он предпочитал не
вспоминать. И всё же нет-нет, а они прорывались в тяжких снах,
после которых поднимаешься на ноги ничуть не отдохнувшим.
Полёт стрелы, негромкий вскрик, кровь
на платье, кровь на руках…
Эшли гнал эти воспоминания. Он хотел
забыть об этом. А пуще того забыть о том, что было прежде этих
событий, о мирной жизни до войны, о семье – да, в первую очередь о
семье. О жене и сыне…
Когда эти воспоминания подступали,
Эшли надолго задерживался в общей зале и молча пил, накачивался
дешёвым вином. И как-то так получалось, что вместе с ним всегда пил
и Кастельянос. Перепить бывшего солдата оказалось делом просто
невыполнимым – всякий раз Эшли первым падал лицом на стол и весьма
смутно помнил, как собутыльник несёт его наверх, причём без
посторонней помощи. Просыпался Эшли всегда в постели, с дикой
головной болью, однако воспоминания на какое-то время оставляли
его.
– Зачем ты пьёшь со мной, пока я не
упаду? – как-то раз всё же спросил Эшли. В тот вечер они с
Кастельяносом приговорили три бутылки дешёвого креплёного вина, и в
глазах рисколома всё слегка плыло. Судя по мутному взгляду
серо-стальных глаз, Кастельянос также был слегка пьян, но по опыту
Эшли знал – он может выпить ещё бочку такого вина, и состояние его
с виду не сильно изменится.
– Они боятся нас, – ответил бывший
солдат, понизив голос, чтобы его мог слышать только собеседник. –
Все они, – указывать на притихших постояльцев не было надобности,
Эшли и так понимал, о ком идёт речь. – Боятся и ненавидят. Мы нужны
им во время войны – в мирное же время они предпочитают не замечать
нас.
Тут Эшли не стал спорить – слишком уж
хорошо был знаком с обывателями, и не только по роду службы. Он
часто менял личины и общался с представителями всех слоёв
валендийского общества, мало кто хорошо высказывался о солдатах.
Обычно их считали слишком опасными, наглыми и ни к чему не
приспособленными. За всеми этими словами скрывался страх – страх
перед людьми, владеющими оружием и убивавшими. Ради короля и Родины
лишавшими жизни врагов, но ставшими ненужными, когда враги
закончились и наступил мир.