«Что я наделала? Теперь он думает, что я больная. И дура! Он же
сказал, что подданные для него как дети... Больная малолетняя дура!
Дура! Кто еще может так себя вести? Королева дур!»
Я закрыла лицо руками.
«О, свет... Как он заботлив! Как красив...»
Спустив ноги вниз, я поднялась и со священным трепетом шагнула
туда, где только что стоял король, всем существом впитывая эфирный
отпечаток белого тела, оставшийся в воздухе и на полу; потянула
носом снежную прохладу его запаха. Если после обморока я была еще
способна соображать, то теперь, после настоящего разговора с ним,
после таких близких пальцев, глаз, волос, блеска серебряных
пуговиц, после того, что он назвал меня по имени и еще тысячи
мелочей, каждая из которых для меня оказалась весом с гору, я
окончательно потерялась, растворилась и рассеялась.
Когда в комнату поспешно вернулись отец с дядей, я уже лежала на
диване с открытыми глазами и потрясенно пялилась в потолок. Отец
завалил меня вопросами, долго и скрупулезно выведывая, что делал и
чего именно хотел король. Только услышав, что монарх нанес всего
лишь визит вежливости и действовал строго по этикету, успокоился.
Дядя гневно фыркал, то и дело повторяя, что отморозок лишь пытался
продемонстрировать сердце, которого у него быть не может. Я кивала,
повторяя «да, папа» и «да, дядя». Или еще — «спасибо, хорошо». О
большем я рассказывать не стала, да и не могла. Мой словарный запас
сократился до шести слов.
Да. Папа. Дядя. Спасибо. Хорошо. Ингренс.
Перед глазами парили крошечные сверкающие точки, лукаво
подмигивали и блестящей пыльцой опускались мне прямо на нос и щеки.
Дядя и отец не замечали их, рассуждая о своем — таком низком, таком
грубом теперь.
Чуть позже появился Хрисанфр.
Вразумительной беседы не получилось и с ним. Породистый жених
заботливо предложил мне воды, вежливо справился о здоровье и даже
взял меня за руку, а я сидела, не в силах связать и пары фраз, со
всем соглашаясь и тихо повторяя «да, спасибо», «да, хорошо». На
большее была не способна — во рту у меня роились лишь бессвязные
звуки, а в голове — такие же бессвязные мысли. Да я даже не могла
толком смотреть в глаза Хрисанфру, потому что там — в глазах — у
меня воздушно стоял только король.
Серые глаза... Белые волосы... Губы... Пальцы... Серебряный
голос, как ручей... Прохлада воды... Чудовище. Ингренс. Ингренс.
Ингренс.