- Тот Захарий давно умер,
- буркнул мужик, но повернулся ко мне, снова недобро разглядывая. Он сложил
руки на груди, и меня пробрал озноб: огромные кулачищи и мощные предплечья,
перевитые веревками вен, внушали серьезные опасения, что если хозяину
вздумается пустить в ход силу, то от бедной Анечки только мокрое место и
останется.
- Да ежели бы мне бордель
нужен был, не к тебе бы обратился. Тут видишь, како дело, девку в чем мать
родила из дома выгнали, в город работать отправили. А куда ж ее возьмут-то, да еще в таком виде?
- Ясно дело куда…
- Вот и я о том же.
Помоги.
- А я тут причем? –
кустистые брови взлетели вверх. - У меня не богадельня.
- А тебя никто и не
просит нахлебников привечать. Ты ж хотел помощника - полы драить, вот и возьми.
- Так пацана собирался
брать. На кой ляд мне баба среди мужиков? – он оглянулся на распахнутую дверь в
общий зал и тихо прикрыл.
- Ну и что, что баба.
Баба она и лучше даже – все тебе как надо по-людски вымоет да приберет. А то,
что народ у тебя тут всякий ошивается, так защитишь. Разве кто против тебя
пойдет?
Захарий несогласно
замотал головой. А я почувствовала сильное облегчение. Уж я точно не мечтала
остаться в этом свинарнике, да еще под патронажем монстроподобного типа. Выразительно
глянула на дедка, пытаясь состроить как можно более жалостливую мордочку, мол
«пошли отсюда, дедусь, чего-нибудь другое придумаем, побезопаснее». Но старичок,
видно, мою клоунаду совсем по-другому понял и принялся еще активнее меня
навязывать.
- А не придется девка ко
двору, так хоть пообтешется в городе. На первое время будет, где голову
приклонить - уже хорошо. А там глядишь, и найдет себе друго место, более
подходявое.
Последний аргумент,
видимо, возымел действие, Захарий глянул в мою сторону без прежнего отвращения,
задумчиво так. А дед Матвей, почуяв слабину хозяина кабака, усилил напор.
- Помоги девчонке,
Захарий. Перед богами воздастся, чать, не святой по земле ходишь, будет, чем
искупить грехи прежние. Ну, куда она на ночь глядя в подобной одёже? Не вводи
ребенка в грех!
- Да ей и спать-то у меня
негде, - в последней попытке отвертеться от навязанной обузы прохрипел здоровяк.
- А любой уголок за
дворец сойдет. Она девчонка неприхотливая, у мачехи росла. Все не на улице. Сам
чать слышал про убийства в городе.