Из утвари в моём распоряжении
были электроплитка на две конфорки, мойка, один разделочный стол,
холодильник, два подвесных шкафчика и огромное радио, стоящее в
специально созданной для этого нише. В качестве обеденного стола и
стула я, как правило, пользовала широченный подоконник — с тем же
успехом я вполне могла бы использовать его и как кровать, в
полицейской академии койки были уже.
Здесь, на кухне, можно было бы вальсировать — возникни у кого такое
безумное желание, — довоенная планировка дома предполагала пышное
убранство и обилие всевозможной мебели, но для жизни мне вполне
хватало того минимума, которым я успела разжиться.
Заварив кофе и
проинспектировав содержимое холодильника — трижды: до варки кофе, в
процессе и после, — я в очередной раз убедилась, что еда там
самозародиться не может никак, и что по пути домой стоит заглянуть
в магазин за припасами.
Вид из окна, однако, наводил
на мысли, что вечером мне придётся от машины до крыльца подъезда
добираться вплавь, и делать это лучше с пустыми руками. Внутренний
двор, посреди которого торчала трансформаторная будка, у которой
были припаркованы три машины — одна моя, — уже сейчас больше
смахивал на грязе-щебневое болото. Дождь шёл всю ночь, и, судя по
затянутому сизыми облаками небу, прекращаться не собирался, так что
заботливо брошенные на землю деревянные настилы к вечеру скроются
под водой целиком.
Чёртов сезон весенних
дождей... Период меланхолии, серости и грязи. Редкие деревья,
пробившие себе путь в каменных джунглях мегаполиса, ещё стояли
чёрные и жуткие, словно жертвы пожара, а в воздухе витал лёгкий
запах морозца — отголосок недавно отступившей зимы. Светало теперь
чуть раньше, но, кажется, в городе так и не светлело — рассвет
плавно перетекал в закат, прячась за густыми тучами, и быстро
сменялся чернильной темнотой, разбавленной оранжевыми всполохами
редких фонарей.
В очередной раз поддавшись
сезонному настрою, я малодушно подумала о том, что уже почти три
месяца не поступало никаких новых заказов, ни одного звонка — даже
от Роджерса, чтоб его вши заели! И чего ради мне сейчас спускаться
в эту грязищу? Тратить час на дорогу, ползти в свой любимый
«курятник» и целый день сидеть, чахнуть над телефоном и листать
газетёнки, в поисках мало-мальски подходящего дела — чтобы в восемь
отпустить Линду, а в десять, когда станет ясно, что вызова не
будет, убраться в своё «холостяцкое логово»... Не лучше ли сразу
сократить весь этот жалкий путь, и вернуться в постель? Там хотя бы
тепло...