Опередив «кразиста», я врезал ему по черной морде, но не
рассчитал сверхскорость – раскрошил челюсть и переломал шейные
позвонки. Взял из воздуха падавший пистолет, сунул за пояс, прыгнул
за руль…
- Привет! – выдохнул я, улыбаясь пассажирке.
- Ага, - невпопад ответила Рита.
- Миша, гони в горы! – крикнула Марина, перевешиваясь через
борт. – Курды помогут, они Ершова уважают! На восток, по шоссе!
Потом свернем!
- Держитесь там!
- Держимся!
- И бдите!
Я кинул взгляд на приборы. Солярки хватает…
- Всё будет хорошо, Мишечка… - выговорила пассажирка. Голос ее
подрагивал. – Слышишь?
- Слышу, маленькая.
Разогнать тяжелую машину непросто, зато и остановить – проблема…
По всей базе метался персонал, бегала солдатня, с воем носились
пожарные машины. Еще один армейский грузовик, мчавшийся к хлипким
воротам из металлической сетки, не привлек подозрительных
взглядов.
М-809 высадил створку будто мимоходом, та лишь ржаво взвизгнула,
ломаясь и царапая бампер. Кто-то шарахнулся на КПП, и под колеса
лег асфальт, уводивший на северо-восток, туда, где синела пильчатая
линия гор.
- Всё будет хорошо… - твердила Рита заветную мантру, и я мотнул
головой, словно отбрасывая сомнения.
Тот же день, раньше
Инджирлик, Сарычам
Рехаваму Алону даже не пришлось маскироваться – пожилой еврей
выглядел, как всякий пожилой турок. Да и кому еще придет в голову
прогуливаться под пальмами в черной паре и в шляпе того же
траурного цвета? Только старперу…
Правда, пришлось повозиться, чтобы арендовать ресторанчик на
главной улице, но оно того стоило – весь этот район рядом с
авиабазой не зря прозвали «Маленькой Америкой». Офицеры из Штатов
снимали здесь сотни домов, отоваривались, вместе с рядовыми, в
местных магазинчиках, закупались сувенирами и прочим ширпотребом. А
где янки развеяться, пропустить стаканчик-другой? И вечерами в
Инджирлике громко звучала английская речь – даже резвые турецкие
зазывалы покрикивали: «Кам он, кам он!»
Алон горделиво усмехнулся, высмотрев свеженамалеванную вывеску –
«Saloon Bon-Ton». Они даже распашные дверки навесили у входа –
«крылья летучей мыши» называются. И стилизация под ковбойское
питейное заведение сработала – американцы повалили на звуки
расстроенного фортепиано.
Ариэль Кахлон в стетсоне перебирал аккорды, неумело, но со
старанием, а на стене висела знаменитая табличка: «Не стреляйте в
пианиста, он играет, как может». Чем не вестерн?